Зови меня Златовлаской
Шрифт:
– Зачем?
Влад ничего не ответил. Он пожал руку Платону, который, махнув мне на прощанье, направился к выходу. Влад, пройдя мимо меня, закрыл за ним дверь на засов. Мы остались наедине.
– Как тебе песня?
– спросил Влад, опираясь на стену.
– Нормально, - коротко ответила я.
– Как у тебя дела? Мы давно не общались.
– Нормально.
– И все?
– Если тебе так интересно, как у меня дела, почему не звонил?
– едко спросила я.
– Я не знал, как тебе сказать.
– Сказать что?
Влад прикрыл глаза
– Все то, что я сказал в этой песне.
– Это ты ее написал?
– Да.
Не зная, что ответить, я присела на диван и сложила руки на груди.
– Это было такое паршивое время, ты бы знала, - продолжал Влад.
– Почему?
– Каждое утро я просыпаюсь разбитый вдребезги, потому что мне не хватает тебя. Я хочу вдыхать твой запах. Видеть небесные глаза. Трогать золотые волосы.
Влад оторвался от стены и сел на пол прямо передо мной. Он уронил голову мне на колени, обхватил мои ноги руками и замер. Этот трогательный и полный отчаяния жест окончательно разрушил мою броню. Я больше не могла изображать равнодушие.
Я погрузила пальцы в его непослушные мягкие волосы. Близость Влада бередила душу, и все чувства, которые я тщательно прятала, вырвались наружу. Боль и страстное желание быть с ним поглощали меня. В горле встал ком, слезы подступали, и я не могла совладать с собой.
– Но ты сам тогда в Питере оттолкнул меня, - дрогнувшим голосом проговорила я.
– Ты сказал, что это помутнение и ничего не значит.
Когда Влад поднял лицо, в его глазах читалась горечь.
– И ты поверила?
Мы смотрели друг другу в душу, больше не притворяясь. Слезы потекли по щекам, и я спросила:
– Ты тогда так и не ответил... Ты любишь ее?
Не отрывая от меня взгляда, Влад медленно покачал головой из стороны в сторону.
Я всхлипнула и уже потянулась к нему, как вдруг раздался глухой стук в дверь. Мы вздрогнули. Стук повторился. Влад поднялся, подошел к двери и отодвинул засов.
Это была Кира Милославская. Едва он открыл дверь, как она бросилась к нему на шею и, крепко сжав его в объятьях, затараторила:
– Влад, прости, прости меня. Мы погорячились. Нам не стоило. Прости меня. Ты мне безумно дорог, я не могу, не хочу, не мыслю свою жизнь без тебя. Слышишь? Влад, миленький.
Я сидела на диване, с ужасом понимая, что Кира не заметила моего присутствия. Влад застыл, словно статуя, и ничего не говорил. Кира обхватила руками его лицо и попыталась заглянуть в глаза, ожидая хоть какой-то реакции.
Я неуклюже заерзала на диване, и она повернулась ко мне. Как оказалось, до этого момента значение слова "стыд" было мне неведомо. Наши взгляды встретились. Не выдержав напряжения, я упустила глаза.
Кира не проронила ни слова, она тяжело рухнула на табуретку, стоящую за ней, и уронила лицо в ладони. Через пару мгновений ее тело содрогнулось от беззвучных рыданий.
Мысль о том, что после расставания с отцом мама плакала в похожей позе и ее плечи так же вздрагивали, резанула меня до глубины души. Сложно описать, какой дрянью я себя ощущала в тот момент. Все
Раньше я не задумывалось о том, как часто мы делаем больно другим людям в угоду своим желаниям. Что значат страдания другого, когда тебе так хорошо? Думала ли я о том, как могла ранить Киру, когда целовала Влада на крыше? Предполагала ли, какую боль ощутила бы она, узнав его ответ на мой вопрос о чувствах к ней?
А ведь мне доставляло радость думать, что Владу нужна я, а не она. Я была готова с легкостью вычеркнуть Киру из нашего сценария ради того, чтобы мы с ним могли быть вместе. И мне было бы плевать на нее.
Что значит чужое несчастье? Оно, как муха, от которой можно отмахнуться. Пусть несчастный разгребает свое несчастье сам. А я что? Моя хата с краю, ничего не знаю.
Наверное, примерно так рассуждает женщина, которая ложится в постель с женатым мужчиной. Наверное, так рассуждала та подлая тварь, которая легла в постель с моим отцом.
Влад стоял рядом с плачущей Кирой, не предпринимая попыток ее успокоить или хоть как-то разрешить эту отвратительную ситуацию. Его глаза ничего не выражали. Пустота.
Я не могла выносить этого мучительного зрелища больше ни секунды. Я поднялась на ноги и пулей вылетела из гаража.
Я бежала без цели и направления до тех пор, пока не закончились силы и ноги отказались нести меня дальше. Я села на траву и дала волю слезам. Мне казалось, что небо рухнуло, и каждый падающий обломок вдавливает меня все глубже в землю. Я не могла выдержать этого, не могла разогнуться под этой невыносимо тяжелой грудой.
Не знаю, сколько я проплакала, не помню, как дошла до дома и забралась в кровать. Помню только боль, стыд и острое желание не просыпаться утром.
Когда папа ушел, мне казалось невыносимым разлепить глаза и встать с кровати. Было настолько паршиво, что не хотелось даже дышать, не то чтобы начинать день, идти в школу, разговаривать с людьми и притворяться.
Утро после сцены с Кирой и Владом в гараже напомнило мне эти притупленные временем чувства. Я до последнего валялась в кровати, игнорируя позывы мочевого пузыря и чувство голода. Наконец, когда терпеть стало совсем невмоготу, я умылась и вышла на кухню.
Мама пересаживала цветы. Цветоводство успокаивало ее, она выглядела довольно бодро. Пожелав мне доброго утра, она обеспокоенно разглядывала меня. Видимо, мое внешнее состояние было немногим лучше внутреннего.
– Ты в порядке? Завтракать будешь?
– улыбнувшись, спросила мама.
Я кивнула и села за стол. Мама проворно передвигалась по кухне, накладывая мне кашу и наливая чай.
– Мам, скажи, тебе сейчас уже легче?
– Ты про что?
– Про папу.
Мама поставила передо мной тарелку с чашкой и села напротив, внимательно всматриваясь в мое лицо.