Зовите меня Клах (Академики)
Шрифт:
– ДОКОЛЕ!!!
Мой рев сопроводил визг перевозбудившегося усилка. Удачно получилось.
В президиуме поперхнулся и раскашлялся старичок профессорского вида. Сосед слева начал аккуратно похлопывать его по спине, оказывая первую помощь. Я вытянул в сторону этой парочки руку и пафосно обратился к залу:
– Слышите? Это работает паровой молот!
Сосед старичка замер, не донеся ладошку, а старичок умудрился поперхнуться еще раз.
Я медленно обвел взглядом затихших делегатов, косплея сурового Каа в логове бандерлогов. Увы, долго наслаждаться триумфом мне не дал председатель, предложив:
– Молодой человек, может быть, поближе к делу?
– и сделав
Гад!
Тут меня пронзило осознание. Я перепутал начало Эпохи Больших Перемен с просто большой переменой. Школьной. Которая длится ровно до звонка на следующий урок. А пока: уря-а, швабода, гуляй-носись и тому подобное. Вот ведь!
Ладно. Подмигиваем, значит? Разрешаем и одобряем, значит?
И, как говорится, Остапа понесло.
Честно скажу, я очень смутно помню, что я выкрикивал в микрофон. В какой-то момент вдруг предложил провести судебную реформу:
– ...Наши ведущие аналитики, Ларионов и Кутько, разработали ряд Первоочередных Мер Действительной Демократизации Общества. Мы назвали их ПМДДО! (Или "путем маразма дойдем до оргазма", ага!)...
...выстроить четкую вертикаль компетенции судов и зон применения судебных решений. Ибо, если какой-то занюханный судья задрипанного районного суда (Свист в зале, выкрики.) с перепою принимает какое-то решение, то с какой стати это решение обязательно для всей Империи? А если этот судья такой умный, что может решать за всю Империю, то почему он заседает не в Верховном Суде, а в районном? Мы предлагаем: решения районного судьи действуют только на территории его района. Городского - на территории города. И то, если данные решения не противоречат Имперским законам, а то, знаете ли, бывали прецеденты! (Выкрики в зале, свист, топот, непродолжительные аплодисменты.)...
...иски о возмещении морального ущерба исключить полностью. Ибо, если моральный ущерб истца можно монетизировать, то это означает, что его мораль имеет признаки товара, то есть, у него продажная мораль. И вы согласны платить деньги людям с продажной моралью? А если мораль у истца еще и двойная? Платить за ущерб в двойном размере? (Выкрики в зале, свист, топот, непродолжительные аплодисменты.)...
...объектом права должны быть не чувства, слова и намерения, а действия! (Выкрик из зала: "А призывы к экстремизму? С этим как? Понять и простить?") Хороший вопрос. Наш ответ: никогда! Но и судить их до совершения экстремисткого деяния НЕ ЗА ЧТО! Можно только предупредить. Выслать официальное уведомление, что, мол, ваши призывы являются призывами к экстремизму или еще какой гадости. (Выкрик из зала: "Да они подотрутся твоими бумагами!") На наждачке напечатаем! Зато, если экстремистское действие будет совершено, то вместе с непосредственными исполнителями судить надо и "призывателей". Как организаторов! Беспощадно! (Выкрики в зале, свист, топот, продолжительные аплодисменты.)
В какой-то момент какая-то из моих инициатив вызвала бурное возмущение у прокашлявшегося старичка-профессора из президиума. Он, пользуясь президиумским микрофоном, начал требовать отключить трибуну и кричать, что с такими, как я, у страны нет будущего.
– Есть!
– воскликнул я в полемическом раже, - Будущее именно за нами! За нашими молодыми могучими спинами! И мы вас к нему не пропустим! Вы пройдете к будущему только по нашим трупам и никак иначе!
– я воздел к плечу кулак в культовом жесте, - Но пассаран!
Старичок, побагровев, принялся вызывать охрану, чтобы убрать меня со сцены. На его явно экстремистский призыв появилась парочка мордоворотов в чорной униформе. Пришлось немного побегать от них вокруг трибуны, покрикивая в микрофон и без применения технических средств:
– Вступайте в наши ряды! Вместе мы станем сильнее! Пока мы едины - мы непобедимы! Эль пуэбло унидо хамас сэра венсидо! Эль пуэбло унидо хамас сэра венсидо!
На пятом или шестом круге мордовороты сообразили разделиться и обойти трибуну с двух сторон, отжимая меня к кулисе. "Со сцены уходить нельзя - будут бить," - оценил я степень озверелости на мордах охранников. Неожиданно охота на меня прервалась. Безопасники остановились и, синхронно поджав наушники гарнитур сваеобразными пальцами, выслушали ЦУ от начальства. Приказ им явно не понравился и их физиономии перекосило вообще невообразимым образом. Однако, что-то пробормотав в ответ, они встали по стойке "смирно" и, чуть ли не с поклоном, жестами предложили мне проследовать со сцены.
– А вы? Следом за мной?
– не мог не спросить я.
Мордовороты тоскливо помотали головами. Вот и славно! Не люблю, когда меня бьют. И, распевая вдруг вспомнившийся "Венсеремос" ("Мы преодолеем"), я гордо ушел за кулисы.
– "Венсеремос", "Венсеремос": над Литвой клич призывный лети!
"Венсеремос", "Венсеремос": это значит, что мы победим!
(повторять до полного самообмана)
Зал безумствовал, кто-то где-то кому-то уже пытался бить лицо и получал в ответ, старичку-профессору стало плохо, и его унесли оставшиеся без сладкого мордовороты, телевизионщики не знали, куда направить камеры...
– Профессионально! Мои восторги!
– приветствовал меня за сценой Джозеф.
Остальные записанные на прения смотрели кисло. Не факт, что их вообще выпустят - в зале, кажется, начали мебель ломать. Внезапно подскочил порученец и подсунул мне планшет:
– Пан Виктор, пальчик вот сюда приложите, пожалуйста.
О, "пожалуйста" и "пан". Чего это с ним? Но палец приложил. За это порученец вручил мне тоненькую стопочку злотых. О, как! Политика начинает мне нравиться.
– И премия!
– торжественно возвестил порученец, протягивая стопочку куда потолще.
– Если надо, я и на бис могу...
– Пока не требуется...
Порученец опять словно телепортнулся, а я припрятал "изи маньки" в кармашек на пуговке.
Узрев допстопочку, даже неунывающий Мамонски немного спал с лица. Однако мгновением спустя вдруг оживился:
– Пан Виктор!
– Да, Джозеф?
– А вот этот ваш лозунг... Эль падла чего-то там - он на испанском, кажется?
– Эль пуэбло... Да, на испанском...
"Эх, продешевил!" - размышлял я, пробираясь темными коридорами к служебному входу. За очередным поворотом шум, доносящийся из зала, стал почти неслышен, и я вдруг зевнул. Хо, а главная цель-то почти достигнута - сон нагулян! Я убрал в набедренный карман плоскую бутылочку какого-то вискарика. (Судя по выхлопу Джозефа, вполне приличного с классическими торфяными нотками.) Конечно, пинты вискарика маловато будет за одну из самых известных в моем мире фраз, но... пусть пользуются.
Наконец, я выбрался на улицу, сориентировался и зашагал к складу. Спа-ать...
Однако через сотню метров поймал себя на том, что тихонько мычу один прилипчивый мотив. Видимо, не весь адреналин я пережег, не весь.
Зачем-то оглянувшись на предмет не слышит ли кто и немного подправив слова под текущие реалии, я все-таки запел:
– Прощай, Еленка, грустить не надо,
О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао
Я на рассвете уйду с отрядом
Лихих литовских партизан