Зоя
Шрифт:
— Меня очень тревожит ее кашель, Антуан, — ответила Зоя. — Мне кажется, он усилился. Как по-вашему?
Печально кивнув, он положил в кастрюльку, где варилась морковь, еще два ломтика мяса. Сегодня не было даже хлеба, и счастье еще, что никто особенно не хотел есть.
— Завтра же отведу ее к доктору.
Однако за визит надо будет платить, а у них не оставалось уже ничего, кроме отцовского портсигара и трех серебряных коробочек, но Зоя взяла с бабушки слово, что они не будут продавать последнюю память о близких.
— Я знаю одного
Этот врач, делавший аборты всем окрестным проституткам, несколько раз консультировал Антуана по поводу его покалеченной ноги, и тот мог убедиться, что человек он и отзывчивый, и знающий… С наступлением холодов нога болела нестерпимо, и Зоя замечала, что Антуан хромает сильнее, чем прежде. Однако, несмотря на это, он выглядел счастливей, нежели в тот день, когда она увидела его впервые: он радовался, что обрел подобие домашнего очага, что ему есть куда прийти из своего коллежа, есть о ком заботиться.
Зое и в голову не могло прийти, что она придает смысл его существованию, а по ночам он, чутко прислушиваясь к ровному дыханию, доносящемуся из соседней комнаты, думает о ней.
— Ну как ваши уроки? — спросила Зоя, снимая кастрюльку с плиты.
Она мало-помалу привыкла к жильцу, глядела на него без прежней суровости и даже иногда обменивалась с ним безобидными шутками, живо напоминавшими ей пикировку с Николаем. Да, Антуан был некрасив, но очень умен и начитан и обладал отличным чувством юмора, которое было особенно кстати во время бомбежек и в такие унылые, холодные вечера, как сегодня. Умение относиться к житейским трудностям легко и весело заменяло им и вкусную еду, и тепло, и прочие маленькие радости.
— Все хорошо, но я уже с нетерпением жду каникул: хоть смогу почитать в свое удовольствие. Кстати, не хотите ли как-нибудь сходить в театр? Будет желание — скажите: у меня есть знакомые в «Опера комик», нас пропустят бесплатно.
Его слова неизвестно почему напомнили Зое о Клейтоне и о безмятежных летних днях. Он давно не писал ей — наверно, генерал Першинг, готовивший генеральное наступление, не давал своим штабным ни минутки роздыха. Кампания готовилась в обстановке секретности, но Зоя знала о ней. Бог знает, когда они теперь увидятся… Да и увидятся ли вообще?
Что ж, ей не привыкать к утратам: она уже потеряла всех, кого любила… Трудно даже представить, что можно любить — и не потерять… Усилием воли она отвлеклась от этих печальных дум — Антуан ждал ответа.
— Я бы лучше сходила в какой-нибудь музей. — Антуан, хоть и не обладал тем блеском, что ее русские друзья, был образован, и с ним было очень интересно и приятно проводить время.
— Ну вот, кончатся занятия, я вас свожу. Как морковка?
— Такая же гадость, как всегда, — засмеявшись, сказала Зоя.
— Очевидно, надо положить побольше специй.
— Очевидно, надо хоть изредка есть нормальные фрукты и овощи. Честное слово, при виде этой старой, вялой
Антуан не сказал ей, что ему-то снилась она, он просто кивнул и стал помогать ей накрывать на стол.
— А как ваша нога? — Зоя знала, что он не любит, когда говорят о его увечье, но ей случалось кипятить ему воду для грелки, унимавшей боль.
— В сырую погоду мозжит… Старость — не радость, Зоя. Мы с Евгенией Петровной отлично это усвоили. — Он улыбнулся и стал наблюдать, как она раскладывает тушеную морковь с мясом по трем выщербленным мискам. Зоя всякий раз при этом вспоминала великолепный фарфор, на котором ели у них во дворце на Фонтанке, и вправду готова была расплакаться. Как же много исчезло из их жизни навсегда! А тогда все принималось как должное… Лучше об этом не думать…
Антуан постучал в дверь их с бабушкой комнаты, приглашая Евгению Петровну ужинать, но через минуту вернулся на кухню один и не без тревоги сказал:
— Говорит, ей не хочется есть. Давайте-ка я сегодня же приведу к ней доктора.
Зоя задумалась: вечерний визит обойдется еще дороже.
— Может быть, она просто устала? Посмотрим. Сейчас поем и принесу ей чаю. Она лежит?
— Нет, сидит и вяжет.
Евгения Петровна уже несколько месяцев вязала что-то нескончаемое, по ее словам — свитер для Зои.
Усевшись за кухонный стол напротив друг друга, они принялись за еду, по безмолвному уговору не трогая бабушкину порцию, хотя добавка была бы для обоих нелишней, — а вдруг Евгения Петровна все же решит поужинать?
— Как прошла сегодня репетиция?
Как всегда, его некрасивое лицо выражало непритворный интерес ко всем ее делам: внимательный взгляд, в котором было что-то мальчишеское, не отрывался от ее лица. У Антуана были мягкие, начинающие редеть белокурые волосы, разделенные аккуратным пробором, и — Зоя давно уже это заметила — изящные руки. В последнее время они перестали дрожать, и вообще Антуан выглядел, несмотря на боли в ноге, не таким изможденным и нервным.
— Все в порядке. Я жду не дождусь, когда вернется Сергей Павлович, мне так не хватает его и моих прежних партнеров — эти сами не понимают, что делают, — сказала Зоя, подумав про себя, что по крайней мере они не голодают, а это не так уж мало в Париже зимой семнадцатого года.
— Сегодня в кафе я слышал, что месяц назад у вас в России произошел государственный переворот. Четверо пацифистов спорили между собой о Ленине, Троцком и большевиках с таким ожесточением, что чуть не подрались. — Антуан хмыкнул. — Хороши пацифисты. Мне очень понравились их аргументы. — Как и многие другие в то время, Антуан относился к большевикам враждебно, а идеи пацифизма разделял.
— Как-то скажется перемена власти на судьбе Романовых? — тихо произнесла Зоя. — Я давно уже не получаю писем из Тобольска.