Зубы Дракона
Шрифт:
Каждая крупная газета имеет «морг», так в Германии называют архив, в котором можно установить без промедления, что было опубликовано в отношении любого человека. Репортер, который получает важное задание, консультируется с архивом, прежде чем он устанавливает контакт. И вот этот умный молодой представитель недавно «унифицированной» газеты Zeitung am Mittag, полностью информированный о том, что собой представляют вновь прибывшие, начал с обычных вопросов: «Что вы думаете о нашей стране?»
Ланни сказал, что они доехали до Берлина за двадцать четыре часа, так что их впечатления были мимолетными. Они были поражены порядком и опрятностью, которые они видели по пути. Они были аполитичными людьми, и у них не сложилось мнения относительно национал-социализма, но они восприимчивы ко всему
Все это должно было представить его подходящим нацистскому миру, и не возбуждать к нему подозрений. О еврейском зяте или отце зятя, который был Schieber, ничего сказано не было. Ни в этом интервью, ни в последующих. Любимцы фортуны сердечно принимали репортёров, угощали их сигарами и напитками. Потрясающие люди эти американцы, немцы восхищаются ими, ходят смотреть их фильмы, принимают их сленг, их игры, их напитки, их технику и моды.
В обязанности Ланни входило немедленно явиться в Polizeiwache [125] . Он представил там паспорта свой и жены, заявил, себя как искусствоведа и свою расу назвал арийской. Затем он вернулся в отель, где нашел телеграмму из Парижа от своей матери: «Робби сообщает дедушка умер прошлой ночью он не может приехать сейчас и телеграфировал посольство уведомить тебя советует быть там немедленно».
125
полицеискии участок (нем.)
Так ушёл старый пуританин и оружейник! Ланни всё время думал о нем, поэтому новость его не травмировала. Он должен был сосредоточиться на своих берлинских делах и без промедления послал сообщения его светлости графу Штубендорфу, полковнику Эмилю Мейснеру и Генриху Юнгу. Ирма, по его предложению, написала нескольким известным дамам, которых встречала ранее. Нет, не еврейкам и не Schieberfrauen, только социально безупречным!
Во второй половине дня, когда вышли газеты, извещавшие о прибытии Ланни, он мог рассчитывать на телефонный звонок. Телефон зазвонил, звонивший произнёс: «Я понимаю, что вы интересуетесь картинами Александра Яковлева». Ланни без колебаний согласился, и звонивший сообщил ему: «В галерее Дюбассе есть несколько его работ, которые вы можете посмотреть».
«Очень хорошо», — сказал Ланни. — «Если я приеду сразу?»
— Как угодно.
Они давно с Ирмой решили, что в их номере в отеле могли быть уши. Поэтому он только сказал ей: «Пошли». Она посмотрела на него, и он кивнул. Не говоря ни слова, она встала и быстро надела свежевыглаженный весенний костюм. Ланни приказал подать автомобиль, и через несколько минут они были в безопасности от любопытных ушей. «Да, это Фредди», — объявил он.
Галерея была на Фридрихштрассе всего в нескольких минутах пути от Адлона. Ланни медленно проехал мимо и увидел высокого, темноволосого молодого еврея. Мерседес притормозил, и ожидавший вскочил в него. Они проехали по улице, заворачивая за углы, пока не убедились, что за ними не была хвоста.
«О, я так рад вас видеть!» — Голос Фредди дрогнул, и он уткнулся лицом в руки и начал плакать. — «О, благодарю вас, Ланни! Спасибо, Ирма!» Он понимал, что так вести себя нельзя, но, очевидно, он был под стрессом.
«Не стоит и говорить об этом, малыш», — сказал «ариец». Он должен был вести машину и следить за обстановкой в зеркале автомобиля. — «Что слышно от папы?»
— Ни слова.
— Что-нибудь публиковалось?
— Ничего.
— Вы знаете, куда его взяли?
— Не знаю. Мы не можем обращаться к властям, вы знаете.
— А мама, Рахель и ребенок в порядке?
— Были
— Вы не вместе?
— Мы боимся привлечь внимание. Мама находится с одним из наших старых слуг. Рахель и ребенок у семьи её отца.
— А ты?
— Я спал в последнюю ночь в Тиргартене.
— О, Фредди! Это был крик отчаяния Ирмы.
— Все было в порядке, не холодно.
— И ты никого не знаешь, кто мог бы приютить вас?
— Я знаю много людей, но не хочу, чтобы они попали в такую же беду, как я. Если еврей появляется на новом месте, то можно предположить, что за ним охотятся. А вы не можете себе представить, что повсюду есть шпионы: слуги, привратники, все, кто хочет выслужиться перед нацистами. Я не мог позволить, чтобы меня поймали прежде, чем я увидел вас.
«И не позже», — заявил Ланни. — «Мы собираемся вывезти всех вас из страны. Тебе и остальным это лучше сделать немедленно, потому что это очевидно, что вы ничего не можете сделать, чтобы помочь папе».
«Мы не можем выехать, даже если бы хотели», — ответил несчастный молодой человек. «У папы были наши разрешения на выезд, а теперь они у нацистов».
Он вкратце рассказал, что произошло. Семья с несколькими слугами отправилась в Бремерхафен ночным поездом и на такси к яхте. Как только они добрались до причала, группа коричневорубашечников остановила их, сказали папе, что он арестован. Папа очень вежливо спросил, не мог ли он узнать по какой причине, но командир отряда плюнул ему прямо в лицо и назвал его еврейской свиньёй. Они затолкали его в машину и увезли, оставив других стоять в ужасе. Они не смели взойти на борт яхты и бродили по причалам с чемоданами. Они обсудили всё и решили, что не смогут сделать ничего хорошего для папы, если позволят себя арестовать. Фредди и Рахель подлежали отправке в концентрационные лагеря за свою социалистическую деятельность. Так они решили пробираться отдельно в Берлин, прячась, пока они не свяжутся со своими друзьями.
Фредди сказал: «У меня с собой было мало денег, когда я собирался на яхту, и я должен был оплатить свой проезд сюда».
Ланни достал бумажник и хотел дать ему большую сумму, но тот отказался, говоря, что деньги могут украсть, или, если его арестуют, они достанутся нацистам. Лучше немного. Он начал говорить, что папа всё вернёт, но Ланни сказал ему, чтобы тот не глупил. Он получит всё, что ему понадобится.
«Где ты собираешься остановиться?» — спросила Ирма, и он ответил, что хочет затеряться в толпе в die Palme, в убежище для бездомных. Там было довольно плохо, но это не будет его травмировать, т. к. там никто не будет обращать на него внимания, никто не назовет его еврейской свиньёй. Он выразил надежду, что ждать ему придётся не слишком долго.
Ланни должен был ему сказать, что это может продлиться длительное время. Он будет действовать в высших кругах, а там всё происходит не так быстро. Там нужно применять искусство социального общения. Фредди промолвил: «Я надеюсь, что бедный папа сможет выдержать это время».
«Он будет уверен, что мы делаем все возможное», — ответил Ланни. — «Так, по крайней мере, он будет иметь надежду».
Американец не стал вдаваться в подробности, касающиеся своих планов, потому что боялся, что у Фредди может возникнуть соблазн рассказать о них своей жене или матери. Существовала также возможность, что нацисты могут их выбить из него с помощью пыток, а он, конечно, не сможет сказать то, что не знает. Ланни предложил: «Ты всегда можешь написать или позвонить мне в отель и назначить встречу, чтобы показать мне картины».
Они придумали личный код. Картины Бугро будут означать, что все было в порядке, а Гойя будет означать опасность. Ланни сказал: «Подумай, как передать, что ты хочешь сказать, в разговоре о живописи». Он не спросил адреса других членов семьи, зная, что в случае необходимости они тоже могут ему написать или позвонить под предлогом информации о картинах. Фредди сообщил, что они должны встречаться как можно реже, потому что дорогой автомобиль, управляемый иностранцами, является подозрительным объектом, а за лицами, входящими в него или выходящими из него, может быть установлена слежка.