Зубы тигра

Клэнси Том

– Я тоже об этом подумал. Он о нас не знает ни ..., возможно, даже не предполагает, что за ним охотятся. Посуди сам: два сердечных приступа, один в присутствии своего же свидетеля, и несчастный случай на дороге, тоже со свидетелем, которого он знает лично. Да, несчастье, но нет никаких оснований предполагать враждебные действия.

– На его месте я бы начал немного нервничать, – задумчиво произнёс Доминик.

– На его месте... Наверно, он уже нервничает. Если он увидит нас в гостинице, мы окажемся для него какими-то двумя неверными, только и всего. Ну, а мы постараемся залечь и не попадаться лишний раз ему на глаза. Вспомни, Энцо, ни в одной инструкции не говорилось, что наша работа должна быть трудной.

– Надеюсь, что ты прав, Альдо. В торговом центре было достаточно страшно, чтобы тот день отложился у меня в памяти.

– Верно, брат.

В этой части Альпы, возвышавшиеся на севере и западе, были невысоки, но всё же тяжким испытанием

было бы преодолевать их пешком, как это делали римские легионеры, считавшие величайшим благом на свете свои знаменитые мощёные дороги. Вероятно, идти по ним было лучше, чем шлёпать по грязи, но всё же не так уж приятно, особенно сгорбившись под тяжестью заплечного мешка, весившего примерно столько же, сколько те рюкзаки, которые его морские пехотинцы таскали в Афганистане, но далеко не такого удобного. Легионеры были крутыми для своего времени ребятами и, вероятно, не так уж сильно отличались от парней, которые сегодня, облачившись в камуфляжные костюмы, занимались воинским трудом. Но пару тысяч лет назад легионеры расправлялись с плохими парнями более решительно. Они убивали их родных, их друзей, их соседей и даже их собак, и, между прочим, именно этому они обязаны немалой частью своей славы. Вряд ли такой подход можно считать практичным в эпоху Си-эн-эн, и, если говорить по правде, мало кто из морских пехотинцев согласился бы принять участие в массовой резне. Но устранять их по одному – очень даже хорошее дело, особенно если ты точно знаешь, что не убиваешь невинных мирных жителей. С другой стороны, оставалась ещё такая мелочь, как само выполнение этой дерьмовой работы. Поистине, было немыслимо жаль, что эти мерзавцы не могли выйти всей толпой на поле боя и помериться силами с достойными противниками, как подобает мужчинам, но ведь террористы, помимо своей извращённой порочности, обладали ещё и твёрдым прагматизмом. Какой смысл мог для них быть в том, чтобы выходить на битву, в ходе которой они окажутся не просто побеждены, а поголовно истреблены, словно овцы на бойне. Но настоящие мужчины собрались бы в войско, обучились и снарядились бы, а затем вышли бы на бой за свои убеждения, вместо того чтобы, как крысы, красться окольными путями с целью загрызть младенца, спящего в колыбели. Даже война имеет общепринятые правила, потому что существуют вещи хуже, чем война, вещи, категорически неприемлемые для людей, носящих военную форму. Солдат не причиняет преднамеренно вреда мирному населению и прилагает все силы, чтобы не сделать этого случайно. Корпус морской пехоты в последнее время тратит много времени, прилагает много сил и вкладывает много денег для подготовки к ведению уличных боев, и едва ли не труднее всего научиться вовремя замечать гражданских жителей, женщин с детскими колясками и не стрелять по ним, даже хорошо зная, что у некоторых из этих женщин рядом с младенцем может лежать автомат и что им больше всего на свете хочется всадить очередь в спину морского пехотинца Соединённых Штатов метров с двух или трех – хотя бы для того, чтобы убедиться, что пули легли куда нужно. Игра по правилам имела свои ограничения. Но для Брайана эти ограничения остались в прошлом. Нет, они с братом участвовали в игре, где правила установил враг, и пока он об этом не узнает, преимущество будет на их стороне.

Сколько жизней они уже спасли, устранив банкира, вербовщика и курьера? Проблема состояла в том, что узнать это было невозможно. Невозможно в принципе. Точно так же они никогда не узнают, что хорошего сделали и много ли жизней спасли, после того, как уберут этого ублюдка 56МоНа. Но невозможность количественно определить эффект вовсе не означает, что этот эффект менее реален, нежели те пули, которыми его брат прикончил детоубийцу в Алабаме. Они делали божеское дело, пусть даже бог не дал им знамения, показывающего своё одобрение.

Трудиться в полях господних, как призывал Фома Аквинский, сказал себе Брайан. Как прекрасны и зелены эти альпийские долины, думал он, пытаясь отыскать взглядом одинокого пастуха. Одалайвее-одалай...

* * *

– Где – там? – спросил Хенли.

– В «Эксельсиоре», – пояснил Рик Белл. – Говорит, что в нескольких шагах от нашего друга.

– По-моему, нашему мальчику нужна небольшая консультация по поводу проведения тайных операций, – мрачно заметил Грейнджер.

– Попробуй взглянуть вот с какой точки зрения, – предложил Белл. – Противной стороне ничего не известно. Парень, моющий полы в коридоре, должен вызывать ничуть не меньше подозрений, чем Джек или близнецы. Они не знают ни имён, ни фактов, ни того, какая организация противостоит им, – чёрт возьми, они даже не знают наверняка, что кто-то выступил против них.

– Все равно, это непрофессионально, – упорствовал Грейнджер. – Если Джек засветится...

– То что? – перебил его Белл. – Да, конечно, я знаю, что я не полевой агент, а всего лишь аналитик, но логически мыслить пока что не разучился. Они не знают и не могут знать ничего о Кампусе. Даже

если пятьдесят шесть МоНа начнёт по-настоящему дёргаться, это будет безадресное беспокойство, и, чёрт возьми, ему при его работе так или иначе приходится дёргаться почти всё время. Но ведь нельзя быть тайным агентом и бояться собственной тени, верно? Пока наши люди остаются в тени, им тревожиться не о чём, если только они не совершат какой-нибудь вопиющей глупости, а эти ребятишки далеко не дураки, если, конечно, я не ошибся в их оценке.

На всём протяжении диалога Хенли молча сидел в кресле, переводя взгляд с одного своего помощника на другого. Да, такова участь человека, исполняющего в действительности роль "М" из кинофильмов про Джеймса Бонда. Босс обладает немалыми преимуществами, но занимающему это положение приходилось испытывать и немалые стрессы. Конечно, в депозитном боксе лежал незаполненный, но подписанный бланк президентского помилования, но это вовсе не означало, что ему хоть сколько-нибудь хотелось дать этой бумаге законный ход. После этого он стал бы настолько отверженным, что его нынешнее положение показалось бы совершенно безоблачным, а уж газетчики не оставляли бы его в покое до смертного дня. Вряд ли можно было бы хоть кому-нибудь пожелать такой жизни.

– Так что они не станут переодеваться в гостиничных официантов, чтобы расправиться с ним прямо в номере, – рассуждал вслух Джерри.

– Знаешь, если бы они были настолько безмозглыми, то уже сидели бы в какой-нибудь немецкой тюрьме, – отозвался Грейнджер.

* * *

Пересечение границы Италии оказалось не большей формальностью, чем переезд из Теннесси в Виргинию, что являлось одной из выгод, появившихся после образования Европейского союза. Первым итальянским городом на их пути был Вилльяко, где жители больше походили на немцев, чем сицилийцы на остальных итальянцев. Оттуда им предстояло ехать на юго-запад по шоссе А23. «Нужно быть повнимательнее на перекрёстках, – подумал Доминик, – но в любом случае эти дороги куда лучше, чем те, по которым пришлось ехать участникам Mille Miglia, тысячемильного ралли, проводившегося в 1950-х годах и отменённого из-за слишком большого числа погибших среди зрителей, наблюдавших за гонками с обочин просёлочных дорог». Пейзажи здесь почти не отличались от австрийских, и дома крестьян выглядели почти точно так же. В целом же вся эта местность очень походила на восточную часть Теннесси или западную – Виргинии, с холмами и пасущимися на них коровами, которых, вероятно, доили дважды в день, чтобы кормить детей, живущих по обе стороны границы. Вскоре они доехали до Удине, около Местре свернули на шоссе А4 в направлении Падуи, затем на А13 и ещё через час добрались до Болоньи. Слева возвышались Апеннины, и военная составляющая Брайана содрогалась, глядя на горы, при мысли о многовековых побоищах, происходивших в их ущельях и на плато. Но вскоре урчание в животе отвлекло его от этих мыслей.

– Знаешь, Энцо, в каждом городе, через который мы проезжаем, есть по меньшей мере один хороший ресторан – паста, домашний сыр, телятина по-французски, винные погреба, набитые...

– Я тоже проголодался, Брайан. И меня тоже манит итальянская кухня. Но, к сожалению, у нас есть задание.

– Я только надеюсь, что этот сукин сын стоит того, чтобы ехать целый день впроголодь.

– Рассуждать о причинах – не наше дело, братишка, – заявил Доминик.

– Да, но все равно вторую половину этой фразы можешь засунуть себе в задницу.

Доминик расхохотался. Ему на самом деле тоже очень хотелось есть. И в Мюнхене, и в Вене кормили превосходно, но сейчас они находились в тех местах, где зародилось искусство вкусно готовить. Сам Наполеон возил с собой во всех кампаниях повара-итальянца, и едва ли не вся современная французская кухня создана одним человеком, как порода скаковых лошадей представляет собой прямое потомство арабского жеребца по кличке Эклипс. А он ведь даже не знал имени этого человека. Какая жалость, сказал себе Доминик, обгоняя трейлер, водитель которого, вероятно, знал все лучшие местные забегаловки. Дерьмо.

Они ехали с включёнными фарами – это было непреложным правилом, установленным итальянской Polizia Stradale [100] , известной своей суровостью к нарушителям, – на скорости 150 километров в час (это чуть более девяноста миль в час); такая скорость, кажется, нравилась «Порше». Индикатор бензобака показывал двадцать пять с лишним – во всяком случае, так предполагал Доминик. Впрочем, переводить в уме километры и литры в мили и галлоны показалось ему слишком сложным делом, и он опять сосредоточился на дороге. В Болонье они выехали на А1 и покатили на юг, в направлении Флоренции, откуда происходила семья Карузо. Дорога, уходящая на юго-запад, прорезала горы и была не только хорошо построена, но и позволяла любоваться видами.

100

Polizia Stradale (ит.) – дорожная полиция.