Зулус Чака. Возвышение зулусской империи
Шрифт:
Чака сразу сказал, что молчание и тревога птиц – дурное предзнаменование. Вскоре смолкли и люди: они заметили, что солнечные блики на краях тени, отбрасываемой «тронным деревом», приняли странные, причудливые очертания. И хотя на небе не было ни облачка, становилось все темнее.
Чака (а следом за ним и свита) вышел из-под дерева и посмотрел вверх.
– Во! – воскликнул он, приставив ко рту ладонь.
– Во! Умхлоло! – вскричали все, повторив его слова и жест. Только Мг'алаан хранил молчание.
Свет солнца быстро померк, так как диск луны закрыл больше половины огненного диска
– Что это, Мг'алаан? – тихо спросил Чака. – Я слышал от стариков, что подобное случалось и раньше, но мне это не нравится.
Когда тень луны покрыла три четверти солнечного диска, Чака пробормотал, снова обращаясь к Мг'алаану:
– Если оно не покажется вновь, нам конец.
На это Мг'алаан наконец ответил:
– Не бойся. Оно вернется. Быстро разжуй это, а затем выплюнь в сторону солнца, приказав ему появиться вновь. Это очень сильное снадобье.
С этими словами он протянул Чаке черный шарик. У Мгобози был озабоченный, но не испуганный вид.
– Сафа сапела! (Мы погибли!) – сказал он. Затмение распространилось на семь восьмых солнечного диска, который излучал теперь неверный, призрачный свет. Окружающая местность стала походить на преддверие ада, и дрожащей суеверной толпе все происходящее казалось явлением из потустороннего мира. Люди онемели. Внезапное превращение солнечного летнего дня, веселого национального праздника в картину преисподней, какой ее себе представляли зулусы, парализовало их. А тут еще послышался петушиный крик. Но его сразу же заглушил громкий голос Мг'алаана:
– Не бойтесь, люди. Сейчас наш могучий король плюнет в чудовище, пожирающее солнце, а затем проткнет его копьем. И тогда, смертельно раненное, оно отступит в свою нору на небе. Глядите, люди! Сейчас он это сделает, и скоро снова станет светло.
Чака стоял на бугре, откуда обычно обращался к народу. Толпа глазела на него со страхом и надеждой. В странном неверном свете внушительная фигура его казалась исполинской. В правой руке он держал копье с красным древком и королевский жезл. Чака плюнул в солнце и приказал ему вернуться, затем нанес своим копьем удар в том же направлении и застыл, как статуя, не опуская оружие. Огромная толпа следила за ним, затаив дыхание. Солнце почти исчезло.
Вдруг из толпы послышались возгласы удивления. Диск почти исчезнувшего было солнца стал быстро расти. А черная тень луны – отступать все дальше и дальше.
– Смотри, смотри, – загремела толпа. – Черное чудовище уползает обратно, а солнце проследует его. Наш король заколол чудовище, и оно теряет силы.
Подобно Иисусу Навину[122], Чака продолжал использовать драматические возможности создавшейся ситуации и не менял свою живописную позу. По мере того как свет брал верх над тьмой, из толпы слышались все более громкие крики. Сначала, когда солнце отвоевало четверть своего диска, это были еще неуверенные возгласы надежды. К появлению половины светила в голосах послышалась твердая уверенность. Половина превратилась в три четверти – и крики стали оглушительными. Наконец при виде полного диска толпа издала громовой рев победы. Рев этот не умолкал: одна волна торжества и прославления всемогущего монарха-воина, спасшего свой народ, сменялась другой.
Но вот Чака поднял руку, требуя молчания. Затем велел Мг'алаану встать впереди и немного ниже его и обратиться к народу.
– Дети Зулу! – начал Мг'алаан.– Глядите! Вот ваш король. Это он, один он, спас сегодня нас и весь народ. Без него мы бы все погибли. Но он убил черное чудовище, которое едва не пожрало наше животворное солнце. Поблагодарите его, да не забудьте прислать ему скот и красивых девушек. Ибо что бы с вами со всеми стало, если бы не он? Благодарите, говорю вам.
– Байете! – загремела в ответ толпа, исполненная радости и признательности. – Байете, о король королей, поглотитель всех врагов! Могучий Слон, который убивает одним ударом!
Тут будет уместно заметить, что в отличие от многих других вождей и королей Чака был слишком осторожен, чтобы заниматься таким неверным делом, как вызывание дождя. Обычай обязывал его к этому, но ему не хотелось оказаться в дураках в случае неудачи. Его врачеватель Мг'алаан также держался подальше от этого занятия. Но в стране было множество шарлатанов, готовых в погоне за богатым вознаграждением пойти на риск, даже если за неудачей следовала суровая и неотвратимая кара.
Чака считал, что для вызывания дождя надо пользоваться услугами какого-нибудь второстепенного знахаря: если он провалится и черни потребуется козел отпущения, таким человеком не жалко пожертвовать.
Условия король ставил предельно ясные и четкие:
– Вызовешь дождь – и награда твоя будет велика. Не вызовешь – птицы получат угощение.
Однажды в засуху король призвал к себе всех знахарей, утверждавших, что они умеют вызывать дождь, и мрачно, но не без юмора расспросил их, каким образом они намерены действовать. Один из знахарей своими ответами сумел даже завоевать симпатии короля.
– Когда у нас пойдет дождь? – спросил Чака.
– Отец мой, сначала мне надо достать морской воды, а потом ветвь сахарного куста с Драконовых гор. Раздобыв их, я смогу встать на правильный путь.
– Таким образом ты выиграешь десять дней. Ну, что ж, тебе, конечно, потребуется для заклинаний много времени, потому что у моей старой тетки Мкабайи – она страдает подагрой – большой палец на ноге еще не болит. А по нему всегда можно знать, скоро ли пойдут дожди, – еще когда я был пастушонком, мы уже полагались на него. Надо тебе с ней познакомиться, и в тот день, когда она запустит тебе в голову свою клюку, ты сможешь возвестить народу, что готов вызвать дождь.
– О баба, – с укором произнес знахарь.
– Если через десять дней ни у кого не заболит палец на ноге, тебе, верно, понадобится еще рыба из реки Понголы и ресницы бегемота из реки Умзимвубу («Дом бегемотов»; расстояние между реками четыреста миль).
– Я думал кое о чем, что можно найти куда ближе к дому, отец мой, – в той самой реке, которая протекает мимо нас.
– Что же это такое?
– Белый крокодил, отец мой.
– Как? В этой реке и обыкновенные-то крокодилы почти не водятся, так откуда же возьмется в ней белый, о котором никто не слыхивал?