Званый ужин
Шрифт:
— А что, Моррис все еще при своей жуткой бороде? — спросила Круэлла. — Только без обид, но борода у него — кошмар.
Клэрри глянула на рыбу с надеждой — вдруг ответит вместо нее? Рыбина молчала, недвижимая.
— Ну скажи, Клэрри! Скажи, что Моррис сбрил бороду, — не унималась Круэлла. — Если он до сих пор этого не сделал, ты должна его заставить.
— Он сбрил, — сказала Клэрри.
— Ну слава тебе господи! — Круэлла театрально прижала ладони к груди.
— А потом и голову побрил.
— Брайан и Кристина не знакомы с Моррисом, — напомнил Алекс, вынимая хребет из форели. — Вряд
— А мне нравится узнавать, как люди живут, — возразила Кость. — Слушая о других семьях, можно взглянуть на себя со стороны. Помню, когда я с Брайаном познакомилась, то просто умирала — так хотела познакомиться с его родителями поближе.
Алекс скрежетнул вилкой по тарелке.
— Н-ну… бывает, в семьях вырастают совершенно разные люди. Я очень люблю Морриса, но вряд ли у нас найдется хоть что-то общее. — И он громким кашлем поставил точку на теме.
Сущая правда. У Алекса нет с Моррисом ничего общего. Больше нет.
Алекс сморщился от неожиданно острой боли в большом пальце левой ноги — и от нахлынувших воспоминаний…
Он тихо скулит, лежа на своей кровати в детской пижамке, а Моррис приподнял его левую ногу и с тревогой разглядывает кровоточащий большой палец.
— Думаю, ногтю каюк, братан.
— Больно, — всхлипывает Алекс и тянется к старшему брату за объятиями и сочувствием.
— Знаю, знаю. — Моррис крепко обнимает Алекса, гладит по голове. — Дай-ка поищу бинт. Перевяжем — и ты у нас будешь взаправдашний раненый солдат. Ну-ну, хватит хныкать.
Алекс борется со слезами: он хочет быть большим.
— Ненавижу, когда они ругаются, — говорит он.
— Ага. Я тоже.
— Я слышал, как папа на маму кричал. Только слов не разобрал.
— И поэтому подкрался к двери. — Моррис прикоснулся губами к его взмокшему лбу.
— Да. А они открыли дверь и…
— Знаю. И попали тебе по пальцу. Давай все-таки поищем бинт, идет? — Моррис собрался встать с кровати.
— Нет! Не уходи! Не бросай меня.
Моррис со вздохом взял ладони младшего в свои.
— Не надо волноваться, Алекс. Что бы ни произошло у папы с мамой, я у тебя всегда буду. Ты понял?
Ноготь Алекс и вправду потерял. И брата, кажется, тоже — несмотря на давнее обещание Морриса. За прошедшие с тех пор годы Моррис превратился в другого человека. А родители по иронии судьбы пережили все бури и сблизились в мирной старости.
— Ты даже не попробовала рыбу, Клэрри, — сказала Тильда. — Не нравится форель?
— Я не знаю.
— А ты вообщеничего не ешь, Хайди! — Тильда, как заботливая мамаша, проверяла все тарелки по очереди. — Что с тобой? Нездоровится?
— С ней все в порядке, — торопливо отозвался вместо жены Глянец. — Не правда ли, дорогая?
— В полном порядке. — Голос Сетки дрогнул. — Просто задумалась.
О чем задумалась? — спросила себя Клэрри. Быть может, она тоже внутри звенит и тренькает, как ее муж? Слова каждого из собравшихся на этом ужине скрывали больше, чем выражали. Возможно, так и положено, а она просто раньше не замечала этого за другими? Возможно, в общении важно как раз держать собеседника на расстоянии, а не открываться перед ним? Возможно, без защитного панциря всем этим людям просто не вынести бурной общественной жизни, швыряющей их с делового завтрака на званый ужин или вечеринку, когда им хочется лишь свернуться в уголке клубочком и побыть в одиночестве. Клэрри вспомнился бряцающий хаос в голове Глянца, и щеки ее запылали, словно она увидела его голым.
— …Это было так смешно, —донесся до нее голос Круэллы. — Я в первый раз попала в метро на Валентинов день. Час пик, вагон полон, а я с тюльпанами, которые купила на станции — просто потому, что они мне понравились. Вы не поверите, что мне пришлось пережить! Кто-то косился с завистью и обидой… а точнее сказать, с ненавистью и думал: «Вот повезло глупой гусыне — ее любят, поздравляют, цветы дарят, а я опять еду в пустой дом, ужинать в компании с микроволновкой». Но были и такие, кто смотрел на меня, будто говорил: «Она влюблена. Какая прелесть». А мне хотелось ответить и тем и другим: «Кретины, я сама их себе купила!» Но знаете, что самое смешное? В вагоне были и женщины с большими, просто гигантскими букетами — и они тоже смотрели на меня! И думали: «А мои цветы лучше». Нет, вы можете себе представить — мои цветы лучше! А я смотрела на них и читала их мысли: «У меня-то розы, а у нее какие-то садовые цветочки». Или: «Мои-то из шелка, вечные, а ее и трех дней не простоят». Или просто: «Нет, вы только поглядите на эту гусыню с тюльпанчиками!» Но забавнее всего то, что я тоже подхватила игру. Знаете, о чем я думала? «Мои простенькие тюльпаны прекрасны, как картина минималиста, а все ваши букеты — пошлая безвкусица. Лично я предпочла бы, чтобы мне признались в любви, подарив скромненький букетик тюльпанов». Да-да, именно так я и думала. В конце концов мне уже хотелось орать на весь вагон: «Знаю я, все знаю! Букетик у меня невзрачный и дешевый, но на черта мне цветы на Валентинов день, если муж поставил у дома новехонькое белоснежное авто, перевязанное розовой лентой с бантом и поздравлением на карточке: Единственной истинной женщине в мире».
— Дорогая, ну к чему все это?.. — За фальшивым смущением в голосе Вояки Клэрри уловила опасливое недовольство.
— А почему нет? — проворковала Круэлла. — Не вижу причин стыдиться своего очень романтичного и очень богатого мужа.
Кость то ли фыркнула, то ли икнула в ответ. Под пристальным взглядом Клэрри пальцы Кости стиснули вилку и нож с такой силой, что побелели костяшки.
— Вы рассказали ради смеха. — Вместе со словами с губ Кости брызнула слюна, спланировав на стол за ее тарелкой. — А в результате только подтвердили мое давнее убеждение, что Валентинов день — самый нелепый, торгашеский и бессмысленный праздник в году.
— Это уж слишком, дорогая, — полушепотом сказал Пластилин.
— По торгашеству День матери его переплюнет, — возразил Глянец.
— Верно. А как насчет Рождества? — добавила Круэлла. — Что может быть более нелепым и торгашеским?
— Вот о Рождестве не надо, Джуди, — прогудел Пластилин сквозь салфетку, которой он вытирал рот. — Уж если моя жена заведет речь о Рождестве, ее никому не остановить. Будем слушать до конца вечера. Я прав, дорогая?