Звенья разорванной цепи
Шрифт:
Ей хотелось сохранить собственное влияние в мятежной, раздираемой противоречиями Польше, отбить подальше от балтийских берегов шведов, вечно мечтающих после Полтавской баталии о реванше, но самое главное — нанести сокрушительный удар по Османской империи, угнетательнице христианских народов на Балканах. Генерал-аншеф Суворов представил царице детальный план. Полководец просил сухопутную армию в 60 тысяч человек плюс к ней десантные части гребного флота, итого — около 100 тысяч. Начать кампанию он хотел со взятия турецких крепостей Ак-кермана, Паланки, Килии, Измаила, Браилова, Журжи, Хотина, Рущука и далее действовать на равнинах, прилегающих к реке Дунай. Для штурма Стамбула он задумал подготовить ночной десант в 10–11 тысяч человек и корабли Черноморского флота, которые поддержали бы наступающих огнем своей артиллерии. Русская разведка доносила, что в Стамбуле обитает тысяч 500 мусульман и тысяч 120 — христиан, которые окажут помощь русской армии, ударив варварам в спину.
Из отвоеванных османских территорий присоединить к России царица пожелала земли между Бугом и Днестром, австрийцам отдать Сербию и Буковину, а французам — Египет и часть Греции, и те охотно соглашались с подобным дележом. Испанцы никак не могли определиться. Им не хотелось ввязываться в военную кампанию где-то на юго-востоке Европы, очень далеко от их королевства.
Переговоры продвигались, их вели в Париже, Вене, Санкт-Петербурге. Но тут французская монархия вступила в полосу кризиса, завершившегося июльской революцией 1789 года. Затем умер Иосиф Второй, большой энтузиаст данного проекта. Первая же встреча с новым императором вызвала у Голицына смутное беспокойство. Леопольд Второй принял его в высшей степени любезно, однако от прямых ответов на вопросы уходил, ни от чего не отказываясь и ничего не подтверждая.
Однако старый вельможа не собирался сразу отступать. Почти тридцать лет провел он в Вене, завел множество полезных знакомств, пользовался авторитетом как дуайен — старейшина дипломатического корпуса. «Не совершив ничего глупого или бессмысленного, нельзя потерять влияние на людей в один мио, — думал он. — Ежели случай выпал трудный, то надо пойти на некоторые жертвы…»
Дмитрий Михайлович запер кабинет на ключ и отправился в свою картинную галерею. Яркий свет весеннего солнца лился сквозь окна, и краски на полотнах точно оживали, становились ярче, сочнее, разнообразнее. Действительный тайный советник прошел мимо жемчужин коллекции — первоклассных работ Яна Брейгеля-старшего, Франса Снайдерса и Антуана Ватто. Кроме них, у него имелись картины, приобретенные на распродажах, так сказать, впрок, для обмена или подарков влиятельным друзьям.
Князь остановился в дальнем углу зала перед небольшим квадратным натюрмортом, принадлежавшим кисти Виллема Клааса Хеды «Завтрак с крабом», написанным в 1648 году. Сам краб получился у художника неплохо, но еще лучше — надрезанный лимон, опрокинутый набок кубок из латуни и белая скатерть, складки которой прямо-таки сияли на зеленовато-сером фоне.
Голицын не очень-то любил натюрморты. Ему больше нравилась жанровая живопись: фигуры и лица людей. Но совсем плохо разбирался в этом искусстве его старинный приятель, князь Кауниц граф фон Ритберг. Следуя моде богачей, государственный канцлер Австрии тоже завел коллекцию. Но что это были за картины! Дмитрий Михайлович не дал бы за них и ломаного гроша. Произведение Виллема Клааса Хеды будет сверкать там, как бриллиант, среди россыпи черепков.
Со своим подарком Голицын поехал к Кауницу домой. Они договорились вместе пообедать. Обед у канцлера всегда подавали один и тот же: вареная курица с рисом. Чревоугодие Венцель-Антон-Доминик считал отвратительной привычкой человечества. Не жаловал он и крепкие напитки. Гости князя в великолепных бокалах богемского стекла получали кипяченую воду, охлажденную кубиками льда и слегка подкрашенную свежевыжатым апельсиновым соком.
Однако причуды Кауница не могли сбить с толку русского аристократа. Он приехал говорить о лиге четырех государств: России, Австрии, Франции и Испании — и он говорил о ней. Ведь многие пункты договора россияне и австрийцы уже согласовали. Зачем отказываться от проделанной работы? Зачем отступать перед противником и позволять ему по собственному усмотрению перекраивать карту континента?
Старый притворщик Кауниц уверял Дмитрия Михайловича, будто никаких изменений во внешней политике Священной Римской империи не предвидится. Просто действительный тайный советник неправильно понял нового монарха. Но дайте же Его Величеству войти в курс дела! Дайте ему возможность досконально разобраться в том трудном наследстве, какое оставил старший брат!
Дмитрий Михайлович вернулся домой после обеда у Кауница успокоенным. Как ни странно, он поверил Венцелю-Антону-Доминику. Тот никогда прежде не обманывал посла Российской империи. Они оба были людьми одного воспитания, одних взглядов, одной эпохи, прекрасной и удивительной эпохи европейского Просвещения. Они успешно и плодотворно прожили в ней всю жизнь. Только никто из них не понимал, что эта блистательная эпоха подходит к концу…
В двадцатых числах мая 1790 года трактирщик Иоханнес открыл в своем заведении летнюю веранду. Она располагалась за стеной трактира, обращенной к реке. Там имелся деревянный навес, сбоку росло несколько липовых деревьев и густые кусты вереска. На веранде расставили плетеные столы и стулья. Ее обслуживал новый официант, потому что до кухни идти приходилось довольно долго, пересекая главный зал. Завсегдатаи с удовольствием переместились на свежий воздух. Теперь они разглядывали не медные блюда на почерневших полках и не гравюры, развешанные по стенам, а голубой Дунай, плавно кативший свои воды на юг, к Черному морю.
Иногда на веранду забредал шарманщик с попугаем породы «ара» на плече. Крупная нарядная птица с красными, зелеными и желтыми перьями вполне внятно произносила пять-шесть слов и по команде шарманщика клювом вытаскивала из деревянной коробки карточки с предсказаниями. Репертуар бродячего музыканта разнообразием не отличался. Крутя ручку, он обычно наигрывал либо «Турецкий марш» Моцарта, либо невыразимо грустную арию из оперы Сальери «Армида», либо народную тирольскую песню, весьма задорную.
Постепенно Януш Кропачек привык встречаться в трактире «Menschen guten Willes» с Лорой. Но теперь не только деньги прельщали его. Общение с красивой, милой и обаятельной молодой женщиной положительно влияло на мрачного нелюдима. А может быть, это действовала весна, особенно приятная в Вене. По предложению Лоры они перешли обедать на веранду, залитую солнечным светом, продуваемую свежим речным ветерком.
Лора надевала на свидания легкие, более открытые платья. Выразительные взгляды мужчин — как прохожих, так и посетителей трактира — обращенные на его спутницу, здорово поднимали канцеляристу настроение. Он даже купил себе новый кафтан, начал бриться раз в два дня и освежаться английским одеколоном. Это был большой прогресс в его отношениях с окружающим миром.
Ожидая Лору, Кропачек иногда заговаривал с шарманщиком, которого звали Питер. Он заказывал какую-нибудь из трех мелодий, щедро платил и получал еще одну услугу. Попугай большим черным клювом вытаскивал для него карточку из коробки, стоявшей на шарманке. Карточки общим числом да ста штук содержали в себе разнообразные изречения, этакий кладезь житейской мудрости.
Написанные от руки, четким готическим шрифтом, они могли давать советы следующего содержания: «Чем ушибся, тем и лечись. Клин клином вышибают»; «На вкус и на цвет товарищей нет»; «Кому нравится арбуз, а кому — свиной хрящик»; «Коль слушать все людские речи, то придется и осла взвалить себе на плечи»; «Кто поручится, тот и помучится»; «Порука — мука, порука — наука»; «Ищи себе прибыли, но другому не желай погибели» и т. д.