Звенья разорванной цепи
Шрифт:
— Дорога в Яссы лежит через густой и прорезанный оврагами Афумацкий лес, — генерал-аншеф подошел к карте, висевшей на стене его кабинета. — Наши бывшие союзники, австрийцы, занимают его. Советую вам пройти этот участок вместе с моей дивизией.
— Когда вы выступаете, ваше высокопревосходительство?
— Через четыре дня. То есть ранним утром четвертого августа.
— Согласна. Моим людям требуется отдых.
— В Галаце весьма уютно, сударыня. Во всяком случае, наши офицеры и солдаты довольны. Вас я попрошу уж заодно отвезти генерал-фельдмаршалу и мое письмо.
— Слушаюсь, ваше
Сердечно распрощавшись с командой «Матильды», курская дворянка вручила каждому речнику заранее обусловленный гонорар и прибавила сверх него не один серебряный талер, а три. Она исповедовала принцип царицы Екатерины Алексеевны, который заключался в том, что людей, оказавших помощь в трудный момент, но затем отставленных, нельзя обижать. Наоборот, следует щедро наградить, лично поблагодарить и дать им понять, как горестно расставаться с ними, но, увы, обстоятельства принуждают.
В гостинице «Pax Rumania» Аржанова откупила целый этаж: чтоб никто чужой на глаза не попадался. Она хотела побыть в одиночестве. Только ничего из этого не вышло. Хотя она поселила на этаже в отдельных комнатах Глафиру, Николая и Сергея Гончарова, снабдила их командировочными в двойном размере, они, побродив по Галацу часа три, вновь пришли к ней в роскошные трехкомнатные апартаменты с террасой, выходящей на главную площадь города. Пришлось заказать в номер традиционный чай с медом и сухарями.
Операция «Золотая цепь» как будто по-прежнему крепко соединяла последних своих исполнителей. Будучи пока не в силах разорвать оставшиеся ее незримые звенья, они предались воспоминаниям и точно заново пережили все перипетии. Прекрасная Вена, захолустный Рейхенбах, шумный речной торговый Девин, леса и горы Моравии, драгуны, скачущие за ними по каменистой дороге, Дунай в глубоком ущелье Казан, вода, вскипающая у подножия «Железных ворот». Много теплых слов было сказано и о сержанте Ермилове, пожертвовавшем собой ради общего дела, и о надворном советнике фон Рейнеке, который только сперва держался холодно и неприступно, но потом показал себя как добрый и надежный их однополчанин.
Флора, закутавшись в шелковый турецкий халат, купленный в Галаце, лежала на широком диване и слушала их рассуждения. Ничто так не влияет на подчиненных, как правильно и точно исполненное поручение. Тогда все становится на свои места на этом божьем свете. Трудности и горести уходят в тень, успехи приобретают большее значение и вдохновляют на новые героические поступки.
Тут раздался громкий стук в дверь. Очевидно, стучали тростью. Громкий мужской голос важно и отчетливо произнес:
— От его высокопревосходительства генерал-аншефа графа Суворова-Рымникского!
— Войдите, — сказала Анастасия, не задумываясь о том, как сейчас выглядит она сама и ее компания, вальяжно расположившаяся возле дивана.
На пороге комнаты появился уже знакомый Аржановой адъютант полководца — капитан легкоконного полка Алексей Круглов. Он снял треуголку и поклонился даме, хотя и был несколько обескуражен ее неприбранным, совсем домашним видом. За капитаном стоял рослый гренадер. Он держал в руках весьма вместительную корзину.
Отступать было некуда. Курская дворянка лишь плотнее запахнула халат. Но все равно ее
— Простите, сударыня, — пробормотал молодой офицер, — что я пришел в неурочный час и безо всякого предупреждения. Генерал-аншеф передает вам пакет для Главнокомандующего Южной армией и кое-какие припасы на дорогу…
По знаку капитана солдат поставил корзину на пол и извлек из нее довольно объемный сверток. В нем оказался новенький, прямо с иголочки офицерский кафтан легкоконного полка, такой же, как у Круглова, из отличного английского синего сукна, с красными лацканами, обшлагами и воротником, с серебряными пуговицами и сплетенным из шнуров эполетом на левом плече.
— Что это? — ошеломленно спросила Флора.
— Их высокопревосходительство распорядились, чтоб вы в австрийском мундире отнюдь более никуда бы не ходили, а надевали исключительно русский, — объяснил адъютант.
— Премного благодарна добрейшему Александру Васильевичу, — ответила курская дворянка. — Ей-богу, это — лучший подарок в моей жизни!
— Там — разные мелочи, — Круглов придвинул к дивану корзину.
Действительно, генерал-аншеф, учитывая женское пристрастие к сладостям, послал сотруднице секретной канцелярии Ее Величества картонные коробки с рахат-лукумом и нугой, сахарную голову средних размеров и фрукты: апельсины и лимоны.
— Позвольте мне откланяться, сударыня, — молодой офицер начал пятиться к двери.
— Нет уж, ваше благородие! — Анастасия взглянула на него ласково. — Теперь останетесь на чашку чая. Я сейчас надену замечательную обновку от господина Суворова, и вы расскажите, в каком порядке уходит дивизия из Галаца и где будет определено в нем место моей команде…
Августовское солнце еще не осветило крыши домов в румынском городе и его окрестностях, как в нашем лагере, раскинувшемся посреди долины, трубачи и барабанщики сыграли сигнал «Поход». Пешие воинские части, построенные в колонну по шесть человек в каждой шеренге, начали выходить на дорогу, которая вела из Галаца на север. Впереди, как обычно, находилось боевое охранение: пятисотенный полк донских казаков под командованием полковника Ивана Грекова. Колоритно выглядели суровые бородатые лица донцов под меховыми шапками, одинаково сдвинутыми на правый бок.
За казаками шли четыре батальона гренадер. Когда-то их отличали высокие шапки-колпаки с металлическими налобниками. Но Потемкин, стремясь к упрощению и удешевлению военной одежды, отменил их вместе с буклями, косами, пудрой, короткими узкими штанами и штибль-манжетами, надеваемыми поверх башмаков и чулок. В простых полотняных шароварах, стянутых у щиколотки, маршировали суворовские «чудо-богатыри». Штыки их ружей, взятых «на плечо», грозно посверкивали в первых утренних лучах.
В интервалах между батальонами пехотных полков Смоленским и Ростовским катились полковые трехфунтовые орудия и их зарядные ящики, выкрашенные в зеленый цвет. Здесь солдаты были пониже ростом, но тоже бравого вида, все — с черными усами, нафабренными ради похода.