Зверь из бездны
Шрифт:
— Ничего особенного, — произнес он опять с расстановкой, как в начале разговора. — Говорил, что здесь хорошие леса… — Он наморщил лоб, вспоминая. — Леса… Охота… — Казалось, слова даются ему с трудом. Вообще он мало говорил.
По-моему, он о чем-то умалчивал. Такое же впечатление возникло у следователя из Валгаллы:
— Минутой раньше вы, господин Гринсон, сказали, что ужинали и вели беседу. — (Дэйв Гринсон отнюдь не говорил о беседе; он говорил: «Ульф слушал», — а это далеко не одно и то же. Следователь умышленно допустил такую неточность — это была одна из «штучек»). — А теперь, по вашим словам, выходит, что это была не беседа, а монолог. О чем же все-таки говорил вам господин Лундквист?
— Н-нет… — выдавил Дэйв Гринсон, вновь опуская глаза. Этот парень явно не умел лгать.
— Встретились давние друзья, друзья с детских лет, — сказал следователь. — Выпили. У одного из друзей такие серьезные проблемы, что он резко меняет образ жизни и удаляется чуть ли не в монастырь. Алкоголь развязывает язык, побуждает выговориться, высказать наболевшее. Неужели ваш друг так-таки ничего вам и не сказал?
— Сказал, — вызывающе ответил Дэйв Гринсон. — Да, он поделился со мной своими проблемами. Но это были его проблемы, господин прим-ажан, и теперь, наверное, они больше его не тревожат. Ульфа нет, и все его проблемы исчезли вместе с ним. Вы не о том спрашиваете, господин прим-ажан! Об убийстве спрашивайте, а не о наших с Ульфом разговорах.
— С убийством картина, по-моему, понятная. Вы поссорились с господином Лундквистом. Возможно, началась эта ссора на кухне, но продолжалась и в спальне, потому что обгоревшие останки обнаружены именно на месте спальни. Завязалась драка и вы выстрелили в господина Лундквиста из инвертора. А потом, скрывая следы преступления, подожгли дом. Вот так мне все это представляется, господин Гринсон. Хотя никакого официального обвинения я, естественно, вам не предъявляю.
— Какая ссора? — пробормотал рубежник. — Какая драка? Спальня загорелась, когда я стрелял в это чудовище без лица!
— Посмотрите на вашу правую руку, господин Гринсон. У вас свежие ссадины на тыльной стороне кисти — следы драки.
Дэйв Гринсон поднял руку и изумленно уставился на нее.
— Почему драка?.. — вновь растерянно пробормотал он. — Там, кажется, были какие-то ящики… В коридоре… Я на них наткнулся… Я не убивал Ульфа! Это она… Это оно, чудовище… Оно тоже нашло его! Я ведь уже говорил вам, его убило чудовище! Надо искать чудовище!
— Надеюсь, господин Гринсон, вы понимаете, что косвенные доказательства говорят против вас? Но допустим, что вы действительно здесь ни при чем. Допустим, вы не ссорились, а, находясь в известном состоянии, начали развлекаться стрельбой из инвертора в спальне Ульфа Лундквиста и подожгли дом. Вам удалось спастись, а ему нет. Но почему тогда господин Лундквист начал кричать? Свидетели показывают, что он кричал до того, как начался пожар, то есть пожар не был причиной его крика.
— Он кричал потому, что его убивало чудовище, — утомленно и как-то обреченно сказал Дэйв Гринсон. — Ульф полулежал на кровати… он уже пошел спать, я мне не спалось… Он вжимался спиной в стену, руки выставил перед собой и кричал… А над ним — высокая женщина… Я же вам ее описывал… Волосы распущенные, длинное черное платье с какими-то огоньками… И какая-то полупрозрачная… Шипела: «Сейчас ты умрешь, я тебя ненавижу», — и раздирала ему лицо своими крючьями. А потом, когда я начал стрелять, она… чудовище… пошло на меня… даже не пошло… вернее, пошло, но не по полу, а над полом! Вместо лица — белое пятно, и мигает что-то багровое… И я открыл огонь… Оно, кажется, начало терять очертания… Но тут от выстрелов все загорелось, дым… Я — в коридор, там какие-то ящики… Потом в окно… Я не верю в демонов преисподней и потому заявляю: это какая-то неизвестная нам форма жизни. Или занесенная из других миров, или же возникшая здесь, на Иволге. Какая-то чудовищная мутация… Возможно еще, что это машина для убийства, которую кто-то направил на Ульфа. Хотя в первый момент я думал иначе. Господи, да если бы вы видели ее, вы бы поверили в любую чертовщину!
— Не думаю, господин Гринсон, что суд будет удовлетворен подобными вашими показаниями.
— Я тоже так не думаю, — с горечью сказал Дэйв Гринсон. — Но я говорю о том, что видел собственными глазами. Надо искать это чудовище…
Дальше пошла панорама места происшествия. Затем характеристики… Рекомбинация… Коллеги с Иволги не сочли нужным включать в пласт сделанное Дэйвом Гринсоном описание женщины-монстра. По их мнению, налицо было явное бытовое убийство, венчающее ссору, которая возникла под воздействием алкогольных напитков, а именно — местного, очень крепкого самогона. Или же преступная небрежность в обращении с оружием. Дэйв Гринсон нечаянно выстрелил и попал в друга — вот и причина криков Ульфа Лундквиста. И от этого же выстрела загорелась постель, а потом и все ветхое строение.
Так могли рассуждать иволгианские полицейские. Так будут рассуждать судьи. Но я-то знал, что Дэйв Гринсон говорил правду.
«Ненавижу тебя», — эти слова шипела женщина-монстр. «Пришел твой Орфей», — вещал призрак, посетивший Эвридику Карреро.
«Ненавижу»…
Что-то знакомое было в этом слове.
Я встал и подошел к окну. В безоблачном небе кружили птицы. Сияли золотом кресты возвышающегося неподалеку величественного собора.
«Ненавижу…» Монстр говорил, что ненавидит Ульфа Лундквиста — и убил его. «Я ненавидел его», — сказал сын господина Селихова, убитого в Уральском регионе Земли. «Я презираю и ненавижу себя», — это были слова агента Свена Блутсберга. Он произнес их в номере отеля «Сияющий» в Мериде-Гвадиане. Наутро обнаружили его изувеченное тело…
Тень какой-то догадки пронеслась в глубине моего сознания, но я не успел разглядеть ее очертаний; слишком стремительно пронеслась она — и исчезла, ни во что не воплотившись.
«Твой Орфей пришел к тебе…» Чтобы обнять. И случай в Вакканае, на Земле, — предполагаемое изнасилование. Тут уже не о ненависти можно говорить, а, скорее, о каком-то другом чувстве…
Что-то упорно ускользало от меня, никак не давалось в руки. Что?
У меня постепенно начала зарождаться уверенность в том, что, выяснив причины, побудившие Ульфа Лундквиста стать изгоем, я нащупаю некое важное звено.
Повернувшись к экрану, я вновь просмотрел опрос Дэйва Гринсона, проведенный следователем из полиции округа.
«А вот почему Ульф забрался сюда? — сказал Гринсон следователю. — По личным причинам, господин прим-ажан, по сугубо личным причинам. Это может быть и усталость от окружающих, и просто хандра. — Последовала довольно долгая пауза. — И неразделенная любовь».
Стоп! «И неразделенная любовь». Что-то мне подсказывало: дело здесь именно в неразделенной любви. Женщина, не ответившая взаимностью Ульфу Лундквисту, могла быть к нему равнодушной; могла считать его просто своим другом; могла смеяться над ним; презирать его. А ненавидеть? Да, она могла ненавидеть его.
Ничего я толком не соображал, и никак не мог связать обрывки мыслей, и не было у меня никаких предположений — я брел в тумане, где с разных сторон проступают какие-то неясные контуры, и непонятно, тени ли это, обманчивая видимость, или вполне реальные очертания вполне реальных предметов. В этом туманном мире колебаний, сомнений, тупиков и ложных путей, где не знаешь, в каком направлении идти, я четко представлял себе только один следующий шаг, который мне необходимо сделать, даже если он окажется всего лишь шагом в непроходимое болото: я должен побывать на Иволге и поговорить с Дэйвом Гринсоном.