Зверь, которого забыл придумать Бог (авторский сборник)
Шрифт:
Он ерзал и ворочался на кровати и порвал ветхую простыню. Семь шкур сдерут, пожалуй, за эту простыню. Сейчас не время было, но очень хотелось вынуть из бумажника фото голой Шелли для поддержания сил. Лос-Анджелес требовал совсем других сил, а не твердого члена, наставленного на рычащего леопарда — лампу в изголовье. Да и какие силы призвать на помощь одинокому страннику перед лицом этого громадного измученного города, с его тысячеслойными покровами искушенности и богатства, с его продажностью и ненавистью и миллионом красивых женщин, чей язык ему непонятен? Но что он понимал, хотя никогда не собирался с мыслями на этот счет, вопреки наставлениям Шелли, — он понимал, что плохо приспособлен к жизни вне своего медвежьего угла. Он давно сообразил, что леса готовят тебя только к другим лесам. Охота и рыболовство для прокорма учат только есть рыбу, оленину, куропаток и вальдшнепов. А конец этого дела — сытый желудок и воспоминания о чудесном дне.
В каком-то смысле не ты входишь в лес, а лес — в тебя, и присутствие его не делает тебя более толковым в других делах. До
Господи Иисусе, думал он, прислушиваясь к реву и гудкам на шоссе в час пик. Как они могут жить в этом блядском грохоте? Он слез с кровати, попробовал включить радио, встроенное в испорченный телевизор, и, к его радости, оно ожило. Он нашел какую-то мексиканскую музыку и прибавил громкость, чтобы заглушить шум транспорта. У пары йогов, с которой он разошелся после вопроса о том, почему женщина хорошо к себе относится, были сотни записей, их проигрывали день и ночь, заглушая голоса птиц и койотов, а то и волка. На его вкус она была чуть худовата, но, снова улегшись на кровать, он вспомнил, как приятно она выглядела, когда по их просьбе он повел их на целый день в лес. Они немного заблудились среди невысоких кряжей за болотом, откуда берет начало река Ту-Хартед, и муж, с утра раздраженный тем, что его сотовый телефон, пристегнутый к поясу, отказывается работать в этой местности, потерял всякое самообладание. Б. П. утверждал, что они не заблудились, а просто не могут найти свою машину, и сказал, что с удовольствием побродил бы еще пару дней, раз такое дело. Он хорошо ориентировался здесь в мае, до того как распустится листва, и в октябре, когда она большей частью облетает; но сейчас густая зелень и пасмурное небо, не позволившие понять истинное положение солнца, мешали определить маршрут.
На кровати, сперва отодвинув образ ее красивого зада в светло-зеленых штанах, Б. П. сообразил, почему ему пришла на ум та история. Потому что боялся рассыпаться в Лос-Анджелесе, как ее муж в лесу — среди прочего, тот нарочно отстал, чтобы сожрать последние сандвичи, предназначавшиеся всем троим, и выдул остатки воды, так что найти ручей или ключ стало важнее, чем найти машину. Пятисотдолларовые туристские ботинки превратили его ноги в малиновое желе, а к концу дня он впал в паранойю и со слезами объявил, что Б. П. и его жена сговорились убить его, чтобы стать любовниками и завладеть деньгами. И все это из-за простой десятичасовой прогулки, озадаченно подумал тогда Б. П., а еще его изумило, что жена продолжала интересоваться флорой и фауной и с середины утра делала вид, что мужа не существует. Они были в двух часах хода от машины, когда Б. П. определил их местонахождение, но не сказал этого, чтобы проучить мужика за его плохое поведение. Уже перед самым выходом из леса муж зашвырнул свой сотовый в прудик, заросший водорослями, белыми и желтыми кувшинками. «Это безобразие, милый, бросать телефон в такой красивый пруд», — сказала жена. В какой-нибудь сотне шагов от опушки мужик схватился за голову и закричал: «Я слышу рев!» — а был это всего-навсего трейлер с бревнами на дороге. После он не смущался, а вел себя самодовольно, обвиняя во всем органическое слабительное, которое принял накануне, чтобы выгнать шлаки. Его жена и Б. П. с изумлением наблюдали, как он выхлебал всю оставшуюся в машине воду и слопал два энергетических батончика, не поделившись с ними. Б. П. получил поразительный урок того, как тебе не хочется вести себя в короткий свой срок на этой земле. Она высадила Б. П. у его крытой толем хижины и сунула ему в руку потную пятидесятидолларовую бумажку. Муж тем временем постанывал во сне на заднем сиденье. «Спасибо за волшебный день», — сказала она, глядя прямо перед собой, словно дворник на ветровом стекле был самой интересной вещью на свете. Б. П. съел на ужин трехфунтовую банку свинины и в сумерках протопал восемь километров до города. Карбюратор его фургончика барахлил, и он немного устал, но как устоять перед соблазном таверны Фрэнка, если у тебя полсотни долларов чистыми?
Мораль воспоминания была с библейским оттенком, типа «препоясать чресла», то есть кончай дергаться и веди себя так, как будто знаешь, что делаешь. Любой может превратиться в жидкое говно, даже если ты обучен делать йогу и имеешь избу за сто тысяч с двумя туалетами. Семь дней он гопничает, две трети страны покрыл, пора бы определиться на местности. Он, конечно, не понимал, что когда по-настоящему засаднило сердце от неприкаянности, это уже глубинный зуд заживления. Пятнисто-розовый потолок над ним затуманился и отплыл, и он отправился в обычно игнорируемую местность сновидений, где простой пруд с карпами в ботаническом саду Калифорнийского университета постепенно превратился в могучую реку, по которой он плыл на бревне. Негодяи в фуражках преследовали его на лодке и стреляли в него, подгоняя к колоссальному водопаду. В последний миг перед тем, как низвергнуться с грохочущей водяной стены, его тело взмыло в воздух, и он, с вытянутой вперед шеей, услышал тяжелое хлопанье и скрип своих крыльев. Он ощущал себя очень тяжелым, но удерживал высоту и летел по течению, высоко над яростным потоком. Крылья устали, отяжелели, и он стремительно пошел вниз, но как-то ухватился за белую сосну на берегу. Озадаченный неожиданным спасением, он посмотрел на свое тело и увидел, что он наполовину медведь, наполовину птица.
Зазвонил телефон на тумбочке, и трубку неуклюже сняла лапа.
— Алло, — хрипло прорычал Б. П.
— Что у тебя, на хуй, с голосом? Это Боб напоминает тебе, что ты заезжаешь за мной в восемь, значит, примерно через час. Ты понял?
— Конечно. Только что кончил йогу и сейчас занимаюсь прической, — сказал Б. П., откашляв голос от всех медвежьих остатков.
— Ты меня разыгрываешь. Йогой занимаешься?
— Йогу делай, йогурт пей — позабудешь про врачей, — сказал Б. П., думая о том, как Шелли и ее подруга Тара вели здоровый образ жизни, хотя имели слабость к кокаину и шампанскому.
— Кончай эту хуйню. Чтобы был на месте. Надо ехать на площадку. Сегодня у нас ночная съемка.
— На какую площадку? — спросил Б. П., глядя на свою эрекцию и спрашивая себя, есть ли в ней медвежья сила. Медведи знамениты своей выносливостью.
— Приезжай за мной, и все, дурак чертов. — Боб был немного возбужден.
— Еще раз скажешь «дурак», и подарю твой «таурус» бедному афроамериканцу.
— Извини. Прости. В общем, выяснили, где твой Мартен завтра вечером произносит речь. Надеюсь, выяснят, где он остановился. Лучше, чтобы разборка прошла без публики.
— Спасибо, Боб. Я, пожалуй, надену смокинг.
— Ради бога, не надо смокинга.
— Ладно.
Б. П. положил трубку, все еще под впечатлением от силы и беззаботности своего сна. Кто попрет против тебя, если ты наполовину медведь, наполовину птица?
В вестибюле «Уэствуд-маркиза» постояльцы и служащие кивали и улыбались ему, бездумно предполагая, что он может быть важным рок-музыкантом — их много останавливалось в этом отеле. Б. П. же не сомневался, что причиной тому — сочетание тропической рубашки с элегантной шляпой. Боба он нашел в гостиной, Боб пил мартини из пивной кружки и, поглядев на шляпу, сказал: «Нарядно». У шляпы было еще и то преимущество, что она скрывала жесткие непослушные волосы. В детстве, когда он стригся у парикмахера за двадцать пять центов, тот ныл, что у него на четверть доллара одного бриолина уйдет, чтобы пригладить ему волосы.
Самое трудное для сельского пришельца в огромном городе — понять соотношение между тем, как человек зарабатывает на жизнь, и тем, где он живет. У себя ты проезжаешь по улице и против каждого дома можешь сказать: мясник, булочник, свечник. В Лос-Анджелесе, конечно, ты сразу отдаешься во власть ворчливого недоумения, так же как в Нью-Йорке, с его вытянутыми слоистыми луковицами жизни, громоздкими склеенными ломтями отдельных реальностей, объединенными водопроводом, канализацией и хрупкими скорлупками камня. В Нью-Йорке ты можешь, по крайней мере, вообразить, что залез в свой детский домик на дереве, а те, кто далеко внизу, — не лесные муравьи, а вызывающие астму тараканы. Но вдруг проходит хорошенькая женщина с девятью дурацкими собачками на поводках, и мелькает мысль: эти люди знают, что делают. В Лос-Анджелесе для новичка ни о каком понимании не может быть и речи, и лишь после нескольких визитов какие-то дома, улицы и рестораны становятся успокоительными ориентирами. То же относится и к местным, которые совсем перестают замечать свое окружение, как, к примеру, жители Каспера в Вайоминге. Искушенный знаток городов скоро догадывается, что Большой Лос-Анджелес напоминает историю американской политики или саму структуру американского общества. Связь между Брентвудом и Бойл-Хайтсом [12] так же тонка, как между Конгрессом и гражданами, хотя эмоциональный склад обоих по страстности и напряженности подобен шоу Джерри Спрингера. [13]
12
Брентвуд — привилегированный район Лос-Анджелеса, Бойл-Хайтс — район бедноты с разноплеменным населением.
13
Бульварное телешоу; люди в нем ругаются, дерутся, раздеваются.
Вот почему по дороге из «Уэствуд-маркиза» к студии Сони в Калвер-Сити, проезжая мимо мотеля «Сиам», Бурый Пес радостно гаркнул уткнувшемуся в яркий экран компьютера Бобу:
— Здесь я живу.
— А, да, чудесный «Сиам». Берегись обитающей там псевдофранцуженки. Это значит, она не настоящая француженка. Она из Редондо-Бич. Настоящим француженкам невозможно получить зеленую карту — понимаешь, разрешение на работу. Я дня три был по уши влюблен в Сандрину. Познакомил ее с парой друзей из Парижа, и они были изумлены. Сочли, что Сандрина — больше француженка, чем сами француженки, и вдобавок с безупречным оверньским выговором. Когда киношникам нужна француженка на эпизод, вызывают Сандрину. Ее маневр — жалобно попросить джентльмена о помощи с получением зеленой карты. Я, конечно, попытался. Адвокат взял с меня тысячу, чтобы за десять минут выяснить детали. В иммиграционном ведомстве ему сказали, что я тридцать седьмой ходатай за Сандрину. Если познакомишься с ней, береги бумажник.