Зверь Лютый. Книга 20. Столократия
Шрифт:
Ощущение... Домой пришёл. Покойнее сразу стало. То мне спину только мой броненосный кафтанчик прикрывал, а то - ещё и "мертвяк ходячий". Можно выдохнуть. Ныноче - куда глубже, чем давеча.
Чарджи смотрел сумеречно, но на объятья отозвался. Николай струился светлой умильной слезой, кланялся и лепетал, однако на грудь мою не кидался, пропуская вперёд Акима. Из чего я сделал вывод, что дела в городке и вправду - серьёзные.
Пройти мимо трепетаний душевных моего главного приказчика - я не мог. Нехорошо, конечно, подкалывать, но не сдержался. Через голову подошедшего уже Акима, скомандовал:
– -
Умильность и светлость в глазах Николая пропали сразу. Зато там же - стало видно как в мозгах закрутились шарики с роликами.
Народ, услышав сумму, несколько затих. Кто - задумался, кто - за компанию. В наступившей тишине я смог пристойно поприветствовать Акима:
– - Здрав будь, батюшка. Хорошо ли шли-добиралися? Подобру ли в дому моём тебя приняли?
Сразу смял обычный ритуал приветствия, "съев" все варианты поклонов, шагнул к Акиму, обнял его. Воткнув упорно торчавшую бородёнку себе в подмышку. Аким подёргался там и затих.
За полтора года я вырос. И в длинь, и в ширь. А он... несколько усох. Я теперь сильнее его. Просто - больше. Понятно, что дух его не ослабел, гонору - только больше стало. Но выражать в форме простого физического воздействия... Как он мне когда-то ухи крутил... Новое чего-то придумывать надо.
Форма приветствия чётко определяла статусы. Аким - гость. Он "добирался", его "приняли". В моём дому. Гость - душевно приятный. Но не старший, начальный. "Друг сердешный", а не "родитель суровый". Что Аким будет в эти игры играть... Да не может он иначе! Он всю жизнь так прожил, "ровняя статусы". Я для него - "ублюдок безродный", чтобы он временами сам себе не говорил, не думал... Рефлексы служилого боярина - никуда.
Радостно глядя сверху в раскрасневшуюся мордашку Акима, я спросил стоявшего рядом Чарджи:
– - Говорят, бой был. Потери?
– - Семь - двести, шестнадцать - триста.
Аким задёргался у меня в руках, зашелестел, пытаясь освободиться и изложить своё мнение. Я чуть придавил его к кафтану в подмышку и продолжил:
– - Что ж это вы так? Неаккуратно. Кто да кто?
Чарджи начал перечислять погибших.
***
Я их почти всех знаю. Кого с Пердуновки, кого с отсюда. У меня на глазах - их мыли, крестили, учили. Они работали рядом со мной, кто-то в бой ходил. Мы жили вместе. Пили-ели-веселились... Я их помню. Специально запоминал. Видя нового человека, пытаюсь найти его характерные, ему одному свойственные черты. Словечки, манеры, движения, ухмылки... Сходство со зверем, предметом или другим человеком...
Я смотрю на людей.
Я их вижу.
Я стараюсь их понять.
Душу свою вкладываю.
Старался. Вкладывал.
Теперь - прахом земным стали.
"Выполнив гражданский долг
Пал на землю храбрых полк
Перед Родиной долгов
У нас больше, чем полков".
Я вам, факеншит, не "Родина"! За долги мне - помирать не надобно! Их отрабатывать надо!
Теперь - некому...
***
Перед моим балаганом на полчище Аким начал, было, изображать из себя радушного хозяина:
– - Чего нам в этом шалашике тесниться? Пойдём лучше ко мне в терем. Там и побалакаем. Вона, рядом.
– - Какой терем? Откуда?
Недалеко от моей жердяной юрты, шагах в двухстах, стоит свеженький, аж смола на брёвнах видна, полуторо-этажный терем-теремок - барак типичного небогатого боярско-усадебного типа.
А из-за плеча негромкий повествовательный голос Терентия:
– - Невместно воеводе в шалашике пребывать. Мы, пока тебя не было, построили жильё тебе поприличнее. Однако же, Аким Янович явивши, то строение занял. Под себя и слуг своих.
"Жилищный вопрос их сильно испортил". А мне теперь что - их также сильно исправлять?
Аким немедленно взвился. Но... неинтересно. Он поступил по обычаю: "самый вкусный кусок - вожаку стаи". Или, там: "лучший дом - генералу". Только он здесь - не вожак. И, даже, не генерал.
– - В балаган. Я хочу знать. Что вы тут... пережили.
Вот кто мне рад просто, без задних мыслей, так это Курт. У него сзади только хвост. Но как он им виляет!
Здравствуй, зверюга моя! Я вернулся. Правда-правда! Теперь мы с тобой вместе будем. Уже и сторожить меня сразу начал! Умница!
В перечень необходимого в части генетического улучшения популяции - обязательно ввести хвосты для всех хомнутых сапиенсов. Для наглядного выражения чувств. Сразу уровень вранья уменьшится.
Глава 425
Я пропустил кучу интересного. Прежде всего, сразу после моего ухода, между Звягой, Горшеней и Прокуем был крупный скандал. Потом Гапа им высказала. По простому. Что она об каждом думает. Во всём богатстве русского языка, Священного Писания и немалого жизненного опыта. Когда не просто: "мать твою ял!", а ещё: "мыл, полоскал и выкручивал".
Мастера обиделись страшно, помирились, между ними "установились тёплые, дружеские отношения". И начали "купно думати об своём мастершинстве". Прежде, видимо, я им в этом занятии - мешал.
Многие вещи замыкались на меня - мне и плакались, через меня ругались, меня рассудить звали. А теперь остались Терентий, Чарджи да Гапа. Баба, она, конечно, умная, но понимать в мастеровых делах не может по определению.
Чарджи - инал:
– - Ваши смердячьи дела... Ты, как там тебя, две пары стремян. К завтрему. Пшли вон.
Что воинов своих я люблю не менее, чем связистов - общеизвестно, нарываться никто не хочет. Правда, и вояки мои ведут себя корректно. Ноготок - он того... на всех один. Прокуй, конечно, "мечет икру". Но его "дядька" - кузнец черниговский, покивает, по-вздыхает, но стремена будут.
– - Ты...! Как ты посмел! Эта морда нерусская...!
– - Ты, Прокуй, парнишка горячий, а мы видали виды. Стремена не ханычу нужны - не лошадь. Стремена нужны войску. Воевода вернётся - заругает. Он тебя, конечно, любит, воли даёт... немерено. Но ежели вдруг что... Мы ж с тобой в бой верхами не пойдём? Во-от.