Зверь Лютый. Книга 20. Столократия
Шрифт:
– - Тута соломотряс, тама молотилка, с той стороны подвоз, здеся - амбары...
Понять - понятно. А вот указать... сперва надо разобраться. А ему это тяжко! Учиться...
– у кого?! У смерда сиволапого?!
Аким собирался благостно поучить "ублюдка плешивого уму-разуму", взять на себя "труды тяжкие" по обустройству и к процветанию, ежели бог даст, общины приведению. А тут, ему в лицо не говорят, но он же и сам не дурак - как пятое колесо в телеге: даром не нужен.
И тут
Вот это дела понятные! Досмотреть, указать, построить, взыскать...
Люди пришли купецкие, гонористые. Им и Терентий не ровня. А "обшапкнутый" боярин (с законно полученной от князя-рюриковича боярской шапкой) на весь город один - он, Аким Яныч. Вот тут - без него никак!
Инструкцию мою ему пытались прочитать - он не дослушал. Да и бестолку: я писал для Терентия и Чарджи. Но суть Аким уловил: жёстко. А ему, после всех местных нелепиц да несуразностей явить свой вятшизм и уникальность боярскую - аж кипит и из ушей свистит.
Три десятка лодей-рязаночек выкладываются по бережку в рядочек аккуратненько. У каждой на носу - ленточка красная повязана. Благостные, праздничную одежду одевшие, караванщики сходят на берег. Сейчас, де, "Зверь Лютый" прискочит.
Будем кланяться низко, лыбиться умильно да хихикать тихонько: продался Воевода за серебрушки. Как шлюшка пристанская. Чуть дороже, но это поправимо. Уж мы-то своё возьмём! А ты так курвёнкой продажной и останешься, "зверюшечка". Ути-пути... грозненький ты наш...
"Береги сапоги с нову, а честь с молоду" - русская народная...
На этих косогорах Дятловых - никаких сапог не убережёшь. А сейчас и "честь"...
– туда же.
Деталь: в караване шли три тяжёлых учана Николая. С железным шлаком, со скотиной, с разным товаром и людьми. Почему Николай не повёл лоханки к общей пристани, где разгружать удобнее, встал на версту выше - не знаю. Николай потом какие-то объяснялки придумывал... Туфта. "Инстинкт купца-невидимки". Почему и сохранил головы своих гребцов и свою.
Корабельщики по бережку - похаживают, каблучкок об каблук - поколачивают.
Тут - там-тарарам!
– едет сверху "фурункулёр". Гром - гремит, свист - свистит, пыль - летит. Впереди стоит славен грозен боярин Аким Рябина. Брони вычищены - огнём горят, борода вычесана - клином торчит. Архангел божий снисходит с небес на грешную землю.
Не-не-не! Сам сын божий!
А архангел, с мечом карающим, у него за плечом стоит, звать - Яков, смотрит... равнодушно-презрительно. Ну и ещё с пяток херувимов - приказчики-прислужники.
Все играют заранее известные роли: грозный начальник сурово приказывает, "меньшие людишки" суетятся, кланяются истово, всякое господское слово ловят и несутся исполнять скоренько, имея ввиду получить милость боярскую и за всё - прощение.
– - Всем с лодеек сойти!
– - Да вот же... уже-с... как ваша милость велеть изволила-с...
– - Ножи, топоры, сабли, мечи - на песок вон!
– - Да как же ж можно-то...! Иль мы порядков не знаем-с...?! Мы ж завсегда понеже...! Не извольте беспокоиться-с...!
– - Воры, тати, робы, холопы...?
– - Господи помилуй, упаси Богородица...! Никак нет...! Ни единого! Даже и близко не стояло! Ни в одном глазу...! Как на духу...! И в мыслях - отнюдь...!
Врать на "Святой Руси" - всегда горазды. А хвостов, как я уже указывал - ещё не выращено.
Аким, обозревая орлиным взором, с высоты чуть недоехавшей до пляжа платформы "фурункулёра", местность и толпы коленопреклоненные, чувствует себя вполне державно. И уж собирается явить милость народу нашему страждущему. Тем более, что посланные приказчики в лодейках ничего криминального не находят.
И тут он вспоминает из моего послания: "Под каждой красной ленточкой - воровская лодья. Искать, пока не сыщите".
А они - все такие! На каждом носу лодейном - ленточка от Цыбиной юбки! Но никаких людей в лодках нет - все на берег сошли. И на берегу - ошейников на людях нет.
Тут Аким понимает, что его дурят. Не сразу, через крайнее удивление и возмущение, до славного сотника храбрых стрелков доходит. Что здесь не радостное единение власти и народа по случаю пресветлой Пасхи, а совершенно конкретное нае... Э... обманулово.
Эдакие "обманутые ожидания" благолепия, законопослушания и, где-то даже, соборности всего русского народа.
Причём "обманутые" - его, Акима Рябины, персонально. Вот это... быдло нахожее, его... который столько лет... верой-правдой... у княжьего стремени... в битвы кровавые... не щадя живота... А они его... как дитя малое... будто пень лесной полусгнивший... кошак старый, слепой-глухой, мышей не ловит...
Дача ложных показаний, сообщение недостоверных сведений, целенаправленный групповой обман властей по предварительному сговору...
Что обман власти - преступление - само собой. Но тут обман - оскорбление. Не власти вообще, а вот его, Акима Яновича, лично.
"Умаление чести". Которая за предшествующую неделю от отсутствия "должного выражения почтения" со стороны моих насельников и так... воспалилась.
Аким откладывает в сторону свои, почёсываемые умильными улыбками и низкими поклонами караванщиков, гоноризм с вятшизмом, и начинает смотреть на людей. А муж он смысленный, виды видавший, затупизмом не страдающий. И видит он интересное зрелище.