Зверь
Шрифт:
Светлана бросила косой взгляд на вырванный из воронинского блокнота листок и небрежным жестом бросила его в сумку. Герман взял со стола фужер, наполненный дорогим вином, и предложил выпить за здоровье Василия Ивановича. Клыков поддержал тост с готовностью, Светлана – после недолгого раздумья. Причин не доверять Воронину у нее не было. В конце концов, однажды он уже оказал ей услугу за немалые деньги, почему бы не принять его небескорыстную помощь во второй раз? В глазах Светланы Герман был всего лишь авантюристом, озабоченным повышением своего благосостояния. А кто ныне этим не озабочен?
Воронину же необходимо было узнать, насколько волен бизнесмен Васильев в своих поступках и насколько он осознает свое непростое положение. Если бизнесмен всего лишь зомби, то, скорее всего, на свидание с Ворониным вместо Василия придет Константин, а точнее, то существо, которое завладело душами и телесными оболочками несчастных лесозаготовителей. И в этом случае Герману придется рвать когти или полагаться на оберег, подаренный Людмилой. Но если отец Светланы сохранил хотя бы остатки разума, то у Воронина появляются возможности для игры.
– Все-таки ты сукин сын, Герман, – сказал Славка, глядя вслед удаляющейся Светлане грустными глазами. – Зачем было говорить женщине, что она использует любовь отца в корыстных целях? Ты же знаешь, что это не так.
– Ну, извини, дорогой, – усмехнулся Воронин. – Мне просто не хотелось, чтобы она поделилась полученными от меня сведениями с женихом. В данную минуту я не готов к свиданию с монстром.
– Вот только не надо, старик, выдавать хиленькую версию за факт. Пока экспертиза еще не установила факт принадлежности Константина Звонарева к потустороннему миру.
– А часы с руки мертвого человека?
– Да мало ли как эти часы могли попасть к этому несчастному. В конце концов, он мог их украсть либо подобрать, чтобы вернуть потом рассеянному владельцу. Наконец, Звонарев мог их просто одолжить рабочему на время каких-то наблюдений. По-моему, ты слишком увлекся, Герман, фантазиями нашего друга, волхва Велимира. Вот уж не ожидал от тебя такого легковерия. А я ученый. Историк. И привык оперировать фактами. Воля твоя, но никаких чудес я пока не вижу. Что прикажешь считать за чудо? Воскрешение Васильева? Но ведь ты знаешь, как гробовщик Сеня провернул эту операцию. За немалые бабки, надо полагать. А что касается покушения на Звонарева и убийства Караваева с подельниками, то там все было проделано в лучших традициях российской конкурентной борьбы. То, что Костя Звонарев еще тот фрукт, я знаю давно. Да и Васильев отнюдь не ангел с крылышками.
– Врачи дважды признавали Васильева мертвым, – попробовал возразить ученому историку Герман.
– Я тебя умоляю, старик, при той зарплате, которую у нас получают работники «Скорой помощи», они готовы констатировать что угодно, в том числе и падение Тунгусского метеорита на Спасскую башню Кремля.
Надо признать, что Клыков недаром ест черный хлеб в своем институте истории. Во взаимосвязи явлений и их причинной обусловленности он разобрался с блеском. Хотя, наверное, при большом желании любые чудеса в нашей жизни можно объяснить если не с научной точки зрения, то, во всяком случае, с позиций здравого смысла. Чудес в этом деле пока что действительно было маловато, если, конечно, не считать таковым воскрешение штурмана Купцова и превращение его в киллера, отправившего на тот свет полдюжины человек. Но Славка, конечно, будет настаивать на том, что это просто внешнее сходство. Либо искусство гримера, ловко замаскировавшего истинный лик убийцы.
– Я поеду с тобой, Воронин, – вдруг сказал Клыков.
– Зачем?
– Просто не хочу, чтобы с моим знакомым случилась неприятность.
– За кого ты меня принимаешь? – обиделся Герман.
– За ментовского волкодава, Воронин, я тебя принимаю. И ты им останешься до конца жизни, какие бы метаморфозы с тобой ни происходили и какие бы коленца ни выкидывала наша замечательная действительность.
– У меня дурная наследственность, – усмехнулся Герман. – Мои прадед и дед были чекистами.
– Вот именно, – воздел палец к потолку Славка. – Недаром же наш друг, волхв Велимир, относит тебя к порождениям навьего мира, созданного драконом Сталиным.
– Но ты ведь в навий мир не веришь, ученый историк?
– Зато я знаю, что такое менталитет русского человека, Воронин. Это ведь неправда, что мы христиане. Мы плод языческой культуры. Наш менталитет формировался ведической религией. Отсюда наше стремление приносить жертвы на алтарь победы. Человеческие жертвы, заметь. Чем больше жертв, тем весомее победа. Ибо энергия павших передается богам, а боги в свою очередь наделяют ею уцелевших. Чем больше павших, тем увереннее поступь наших колонн. А победы, одержанные без жертв, у нас вообще не считают победами. Это что, христианский подход к решению проблем? Нет, старик, это чистое язычество. При этом мы люди скорее добродушные, чем жестокие, просто нам все равно кого приносить на алтарь своих богов – самих себя или соседей.
– Прогресс всегда требует жертв, – пожал плечами Воронин.
– Вот он, лозунг Чернобога! – торжествующе воскликнул Клыков. – Велес царствует на этой земле, а вовсе не Христос. Под этим лозунгом подписались бы и Иван Грозный, и Петр Великий, и товарищ Сталин. В сущности, и нынешние реформаторы подписались бы под ним, но, видимо, боятся гнева патриарха.
– Так, по-твоему, я жажду жертвенной крови?
– Боюсь, не ты один, Герман.
Прямо беда с этими историками и их неуемными фантазиями по поводу загадки русской души. Ничьей крови Герман пока не жаждал, разве что охотно принес бы в жертву какому-нибудь подвернувшемуся богу убийц Семена Морозова. Но этих убийц еще предстояло найти. Пока под подозрением у Германа были двое: ясновидящая стерва Василиса Радзинская и Константин Звонарев, продавший душу то ли дьяволу, то ли Чернобогу. Хотя не исключалась версия третья, с одним очень занудливым прокурорским работником, который таким образом пытался спасти от тюрьмы любимую жену.
Глава 20
МОСКОВСКИЙ ГОСТЬ
Петр Сергеевич Бубнов гостей не ждал, а потому открывать дверь не спешил. Воронину и Клыкову пришлось минут десять топтаться на лестничной площадке, прежде чем хороший знакомый их опознал и пришел к выводу, что эти двое не представляют для него опасности. Петр Сергеевич был напуган, причем напуган до икоты, можно даже сказать, до поросячьего визга. Дело, сулившее немалые барыши, вдруг повернулось к расторопному коллекционеру своей страшноватой мистической стороной, и из разверзшейся у его ног пропасти отчетливо запахло серой. Бубнов был пьян, но, к сожалению, не до такой степени, чтобы упасть на кровать и забыться.
– Вы понимаете, Герман, я с ним разговаривал по телефону – и вдруг щелчок. Клянусь, я даже не понял, что произошло. А потом кто-то взял трубку и сказал, что Кузин убит. И что та же участь ждет меня. Я был в шоке.
Бубнов потянулся к недопитой бутылке коньяка, но Герман перехватил его руку.
– Кто такой Кузин?
– Знакомый из Новгорода. Нас познакомил Сабуров. Я попросил его съездить в Световидовку и собрать там сведения о вашем прадедушке.
– И он съездил?
– Да. Он как раз пересказывал мне сведения, которые удалось выудить из старожилов. Ведь столько лет прошло. Очевидцы уже умерли. И тут щелчок.