Зверь
Шрифт:
Майк повел меня на парковку. Сегодня он был на своей Мазератти, значит моя Искорка стоит на парковке у дома.
– Может закажем ужин из французского ресторана? – спросил Майк, открывая для меня переднюю пассажирскую дверь.
– Звучит неплохо.
Я опустилась на пассажирское сиденье и аккуратно расположила букет на коленях. Майк занял водительское кресло. Машина зарычала и тронулась с места.
Я смотрела в окно, нервно покусывая губы. Я изменила Майку. Предала его. Стыд и вина пожирали меня. Но я не могла рассказать Майку об этом. Он будет в ярости. Это не только о нас с ним, это о нем и его отношениях с Пауэллом, с командой. Они оба нападающие и часто ассистируют друг другу в игре. Если Майк узнает, это будет катастрофа.
***
Через неделю вышла статья в очередной желтушной газетенке. Кто-то прислал анонимное письмо редактору и, не теряя времени тот написал громкую статью о Звере. Отрывки из письма изящным курсивом были выведены на страницах журнала. А статья была наполнена откровениями девушки, лично общавшейся с Максом. Все было гиперболизировано и приукрашено, как обычно бывает в подобных журналах. Попутно это было сдобрено статистикой его игр и подсчетами силовых приемов за последний год. Его снова обвиняли в грязной игре, снова говорили о неконтролируемой агрессии.
Еще в письме упоминалась семья Пауэлла. Проведя небольшое журналистское расследование и проверив наводку, кто-то выяснил, что у Зверя действительно была младшая сестра и мама, живущие в Такоме. Такома маленький городок. И шестнадцатилетних девочек по имени Джой Пауэлл там не так то и много.
Образ Макса всегда был неоднозначным, в основном потому, что он самый скрытный из всех хоккеистов. Тем не менее, о молчаливом игроке до этого не говорилось ничего плохого, Макс играл лучше других, не спал с фанатками, разбивая их сердца направо и налево, не имел знаменитых родственников, которые проталкивали бы его по карьерной лестнице, не скупился на благотворительность. Теперь говорили лишь о его скверном характере и раздутом эго короля арены, а также о грязной игре. Теперь узнали о его семье, вопрос времени, когда журналисты отыщут их адрес. Автором письма сочли какую-то несчастную фанатку, которую Макс поимел и бросил, да еще по неосторожности рассказал о своей семье, а она от досады накатала письмецо и отослала его в редакцию.
Я была в заднице. Ведь этой фанаткой была я. Вернее фанаткой-то не была, но именно я написала это «письмо». Я не отправляла его и не понимаю, как оно попало в руки журналистов, но никто разбираться не будет. Пауэлл просто прикончит меня.
В Скалу я прибыла за час до начала игры. Парни были настроены на победу, в раздевалке они веселились и дурачились. И к счастью все Дьяволы были одеты.
К Пауэллу я даже боялась подходить, он не смотрел на меня, не смотрел на других журналистов и никак не контактировал с командой. Оставалось надеяться, что статью он еще не читал.
Время прессы кончилось, и журналисты стали покидать раздевалку парней. Я задержалась, потому что Майк схватил меня за руку и притянул к себе, сразу же сливаясь со мной в поцелуе. Со всех сторон послышался оглушающий свист.
– Слушайте-слушайте: «Макс Пауэлл – это большая проблема. Грубый, толстолобый… Бык! Вот кто он…», – как ненормальный смеялся Басс, зачитывая строчки из журнала. – Кто та обиженная девочка, что накатала письмо о тебе и отправила в редакцию?
Зверь кинул на меня хмурый взгляд, словно оценивая, могла ли я быть причастна к этой статье. Это так сильно напугало меня, что я, изображая полную уверенность в себе, горделиво вскинула подбородок и отрицательно качнула головой, как бы заявляя, что я не причастна.
Я солгала ему, и он поверил, кивнул одними глазами и взглянул на Сойера.
– Разве не понятно, что никакого письма не было? – усмехнулся Эшбрук. – Этот журнал известен своими бредовыми статейками. В прошлом году они уверяли, что в Мичигане упала летающая тарелка. А сколько раз они объявляли о беременности Селены Гомес35?
Моя голова невольно вжалась в плечи, а сердце заколотилось слишком быстро. Я должна была извиниться перед Пауэллом, а не делать вид, будто я не причастна к этому.
Не обращая внимания на своих товарищей по команде, Майк сомкнул наши губы в еще одном поцелуе и запустил язык в мой рот.
Я уперла руки в его грудь и отстранилась с укором глядя в его глаза.
– Не перенапрягайся Майк, спустишь яйца и не сможешь играть! – засмеялся Сойер.
– Не беспокойся, Басс. Они пусты, моя малышка не оставляет меня в напряжении, – ухмыльнулся Майк, вызывая новый всплеск смешков. От его заявления мне стало так… гадко, хотелось закрыться ото всех и не чувствовать себя обезьяной в клетке, на которую смотрят толпы людей.
Смех стих, Пауэлл подлетел к Бассу и вырвал журнал из его рук. А затем свирепым взглядом оглядел всех присутствующих в раздевалке, дольше всех он задержался на Майке.
– Довольно! Вы должны настраиваться на игру, а не ерундой заниматься, – затем взглянул на меня, – журналистов попросили удалиться, не понимаю, почему ты все еще здесь.
– Расслабься Пауэлл и не выливай свое плохое настроение на мою невесту, – фыркнул Майк.
– На выход, – прорычал Зверь.
– Встретимся перед игрой, мы с Итаном хотели поснимать вас в форме, – сказала я Майку. Он попытался снова поцеловать меня, но я не дала ему сделать этого.
– В чем дело?
– Подумай об этом и о том, как держать свой рот на замке, – обиженно бросила я и вышла из раздевалки.
Глава 16
Перри
Закрыв за собой дверь, чуть не врезалась в молодого мужчину. Судя по его форме, он был работником арены.
– Мисс Митчелл? – спросил он.
– Да, – медленно кивнула я.
– Пройдемте со мной.
– Куда?
– С вами хочет поговорить дирекция клуба.
Это было не к добру.
Затаив дыхание, я побрела за работником арены и уже через пару минут сидела в просторной комнате за огромным овальным столом. В кабинете были серые стены, темный деревянный пол, огромные окна и очень много света.
– Да, мы решили этот вопрос. Васкес вернется только на следующей неделе и это его пласт, – говорил мужчина по телефону. Я знала его, хоть и не была знакома лично. Сын владельца клуба и по совместительству пиар-директор Дьяволов. Брендон Ленокс был неприятным типом, высокий, русоволосый, светлые карие глаза с опущенными внешними уголками придавали его лицу мягкость и создавали легкую тень грусти. Но когда его губы изгибались в самодовольной усмешке, лицо казалось устрашающим. Таким, как у типичного узника психиатрической больницы в любом современно фильме ужасов.