Зверь
Шрифт:
До меня вдруг донесся приятный тонкий запах чего-то сладкого, вроде зефира или… клубники со сливками. Я вскинул голову и взглянул на Утконоса. От нее шел этот приятный запах, такой нетипичный для мужской раздевалки. И от этого аромата моя голова налилась свинцом.
Она закончила с интервью и искренне улыбнулась Эшбруку. Видимо Ник один из тех немногих в этой раздевалке, кто с самого начала хорошо к ней относился.
– Удачи тебе сегодня на льду, – сказала она.
О нет. Эшбрук, как и многие другие хоккеисты был слишком суеверен, и из его списка запрещенных фраз Утконос выбрала ту, что стояла на первом месте.
Ник замер, прекратил затягивать свою защиту для плеч и взглянул на Перри. Его суровое с искрами страха выражение лица вызвало у меня улыбку.
– Нельзя желать удачи на льду. Я могу прокатать всю игру как в фигурном катании и не забить ни разу. Нужно говорить «хорошей игры».
– Прости-прости, – спохватилась она. – Хорошей игры! Всем вам. – Кивнула остальным.
– Черт! Ты сбила меня! – воскликнул Басс.
– Сбила с чего? – непонимающе нахмурилась она.
– Я забыл, сколько раз обмотал клюшку!
– А сколько нужно?
– Широкая лента, тринадцать раз, – буркнул Сойер. – Номер капитана.
Перри удивленно округлила глаза.
– Что? Ни разу не слышала? Ты же живешь с хоккеистом! – воскликнул он.
– Да, у Майка тоже есть парочка суеверий, но твое выглядит удивительно. Многие вообще не обматывают клюшку, – сказала она.
– А потом проигрывают и ломают конечности, – добавил Эшбрук, натягивая на себя джерси.
– Погоди, а если бы номер капитана был девяносто девять, ты обматывал бы девяносто девять раз? – недоуменно спросила она.
Сойер бросил на нее раздраженный взгляд, но не ответил.
Рядом переодевался Назаров, Перри взглянула на него. Могу представить, что творилось в этой симпатичной голове. Тема суеверий – повод для статьи.
– Вик, у тебя есть какие-то суеверия или ритуалы?
– Во время разминки я три раза обвожу шайбу за воротами, – с ярким русским акцентом ответил Вик.
– Это так важно? – нахмурилась она.
– Очень.
– А что если не обвести? – полюбопытствовала она.
Вик прижал палец к горлу и полоснул по нему, словно лезвием.
– Смерть, – ответил он.
Парни засмеялись, слова Назарова заставили даже меня улыбнуться. Перри испугано округлила глаза и остановила свой взгляд на мне. Это было так непривычно, словно из всех присутствующих в этой раздевалке, поддержки она ждала именно от меня.
– Он имеет в виду проигрыш, – объяснил Эшбрук, посмеиваясь.
Утконос пожала плечами. Она раздумывала несколько секунд обращаться ко мне или нет. Любопытство победило.
– А какое у тебя суеверие? – спросила она.
Я покачал головой.
– Его нет.
– Да брось, практически у всех есть, – уверенно заявила она.
– Значит, я отношусь к тем немногим, у кого его нет. Я не суеверный.
Джерси застряло, цепляясь за края щитков для плеч, и мне никак не удавалось расправить ткань.
– Давай помогу. – Перри подошла и потянулась своими тонкими пальцами к джерси, за секунды приводя его в порядок. Готов поспорить она делала это не один раз, ведь встречалась с хоккеистом, с Дарреллом. И от этой мысли меня моментально окатило волной раздражения.
– Не стоило, – буркнул я.
– Мне не сложно.
В раздевалке появился тренер. Пора было на лед. Парни стали покидать комнату, и я собирался последовать за ними. Утконос мялась около меня, так и не решаясь выйти вперед хоккеистов. Она выглядела такой взволнованной и беспокойной, что я решил немного развеселить ее, подошел ближе, пригнулся и шепнул на ухо:
– Ты как всегда одним своим появлением сбила настрой моих парней. Если сегодня они проиграют из-за глупых суеверий, то спрошу я с тебя.
Она округлила глаза и оглянулась по сторонам.
– Ты умеешь шутить, или это очередная попытка затащить меня в постель?
Не точное предположение, ведь именно в моей постели она так ни разу и не побывала.
– Оставлю это на твое усмотрение, – шепнул я и покинул раздевалку.
Глава 18
Перри
Каждый год в отреставрированном здании старого театра Ньюарка проходил благотворительный вечер, целью которого была помощь детским центрам по борьбе с онкологией. Хоккейный клуб Нью-Джерси Девилз был одним из спонсоров этого вечера. Именно поэтому хоккеисты клуба с огромным удовольствием участвовали в этом мероприятии. Некоторые даже выставляли личные вещи в качестве лотов.
Майк нейтрально относился к благотворительности: не высказывался против, но и не стремился помогать. Этим утром я просила его пожертвовать фонду по борьбе с онкологией хотя бы одну из своих старых клюшек, но Майк был непреклонен. Одна из наших комнат была заставлена его профессиональными трофеями, но ни один из них он не стремился пустить под молоток.
– Майк, это даже не трофей, – сказала я, указывая на старую клюшку, которая больше не годилась для игры.
Его колено восстанавливалось, однако он все еще должен был соблюдать постельный режим и не нагружать связки.
– Я не передам это им, и разговор закрыт.
Во входную дверь постучались. Это оказался курьер, который привез большую коробку с платьем, выбранным и купленным мною для вечера.
Я прошла в нашу с Майком спальню и раскрыла коробку, высвобождая это произведение искусства. Несколько слоев пышного черного фатина с микроблестками, переливающимися, словно звездочки, лиф из бархатной ткани и тонкие бретельки, которые не позволят этому платью упасть с моего тела. Я сразу же примерила его и с восхищенной улыбкой покрутилась перед зеркалом. Кирби говорила мне, что платье именно этого дизайнера мне нужно рассматривать для покупки. Что ж, она не прогадала.