Звери скального храма
Шрифт:
Но нельзя же бесконечно в ней находиться! Конечно, если ты еще не готов покинуть ее, то не стоит спешить. Ведь бродяге везде нерадостно. И если ты не нужен себе, то не нужен и другим.
Однако если тело лишается возможности передвигаться, не нужно держаться за него, тем самым превращая его в свою тюрьму.
— Это значит умереть? — не отставал со своими вопросами первенец.
— Зачем же убивать себя? — удивилась орлица. — Не ты дал себе жизнь, не тебе ее и отбирать. Как правило, самоубийство — удел трусливых глупцов, стремящихся уйти от тягот жизни и не понимающих,
К тому же, к их разочарованию, смерть не изменит их положения к лучшему, а, наоборот, — ухудшит. Выход же заключается в том, чтобы отправляться в путешествия, по своему информационному насыщению даже превосходящие опыт в мире физической материи.
— Это понятно, — согласился с доводами матери старший брат. — Однако я обратил внимание на явное противоречие: с одной стороны, ты говоришь, что если я захочу стать свободным, то при настойчивости и найдя способ, стану таким. Но, с другой, утверждаешь, что мы не вправе давать и отбирать у себя жизнь. Как ты эту дилемму разрешишь?
— Когда я говорила, что ты можешь стать свободным, я имела в виду не абсолютную свободу, а в рамках.
— В рамках? — взъерошился Стефан. — Мне это не нравится.
— Эти рамки естественны для тебя, пока ты — это ты. И принцип, о котором я тебе рассказала, универсален. Хочешь иметь еще большую свободу? Стань ее достоин, качественно изменись! В ином случае она, как любая из сил, тобой неуправляемых, обернется против тебя же!
*
Наступила пауза.
Стефан подошел к краю гнезда и заворожено окинул взглядом всю панораму открывающейся местности. За время их разговора утро по-хозяйски насыщало светом и величием горы. Казалось, каждый камешек, капелька воды, травинка — все живое радовалось солнцу.
Стефану пришла на ум мысль, что в своем путешествии он познал столько тайн природы, что теперь уже не сможет относиться к ней по-прежнему, лишь как потребитель.
Чувство глубокого уважения к миру охватило его. Стефан вспомнил, как в прошлом глупо и бездарно распоряжался теми великими дарами природы, которыми он владел с самого рождения.
Ведь зачастую человек, увы, действует во вред планете, породившей и питающей его. Он увидел свое полное сходство с тем двуногим существом, которое, сидя на суку дерева, пилит его от ствола.
Стефан влюблено посмотрел на мать-орлицу, являющуюся для него олицетворением всей природы. Чувство стыда и раскаяния, охватившее все его существо, подтолкнуло к тому, чтобы, упав перед ней лицом ниц, страстно просить прощение за свои прегрешения перед жизнью.
Вдруг, сквозь всхлипывания сотрясаемого в покаянии сознания, он услышал пронзительный орлиный клекот, заставивший его быстро вскинуть голову и посмотреть на мать, кажущуюся в отблесках солнца одной из окружавших их горных вершин-исполинов.
Еще большее сходство со снежными пиками придавал ее ярко блестевший глаз, устремленный прямо в него. Она заговорила, и в ее негромком клекоте стали слышаться звуки, напоминавшие перекаты горных рек.
— Итак, осознав свои прежние ошибки, ты просишь у меня прощения? Однако прежде чем делать это, поговорим о самом принципе прощения, как таковом.
Давай возьмем в качестве примера преступника, который был осужден и посажен в тюрьму. Что может он чувствовать? Скорее всего, это будет или осознание сделанного или непризнание вины и состояние конфронтации.
Если человек все же признает свою вину, но учитывает какие-либо обстоятельства, то в нем раскаяния не наступает, на его месте — только озлобленность, так как причиной проступка ему видится лишь общество или кто-то еще… но не он.
В случае же признания вины и внутри, и снаружи, если он не перекладывает ее на другого, а только винит себя, наступает раскаяние. Это состояние — видение себя настоящего со стороны "Идеального Я". В результате этого возникает чувство тяжести, иногда очень болезненное, способное довести до суицида.
Желание снять с себя этот невыносимый груз приводит к покаянию как к процессу, способному дать прощение. А отпускают грехи люди авторитетные, как правило, считающиеся ниспосланными свыше вести паству к божественному, внушающие веру. Если покаяние происходит, то камень с души падает, и чувство облегчения позволяет принять себя таким, каков преступник есть.
Он прощен, очищен, за что же он продолжает нести бремя наказания? Теперь возникает чувство несправедливости, идет нарастание раздражения, даже злобы, и по освобождении возможно желание отомстить, способное вновь привести к подобному. Как говорится: "грешу и каюсь; каюсь… и грешу". Таким образом, мы приходим к выводу, что прощение спровоцировало новое преступление.
Нельзя ни просить прощения, ни прощать других, так как происходит либо унижение своей личности (и, как следствие, озлобленность, часто затаенная и растянутая во времени, что делает ее наиболее скрытной и опасной), либо возвеличивание себя. Но задумайся, кто такой тот пастырь, чтобы прощать?
Ведь отпустить грехи может только Бог, и то только в последний момент жизни человека, потому что он не руководствуется моральными нормами: для него все то, что человек делал в своей жизни, только опыт. А вот тот, кто, взяв на себя божественную функцию, отпустил грех и тем самым подтолкнул человека к совершению нового проступка, сам нарушает законы природы.
Осознание своей вины и раскаяние должны быть личными переживаниями. Раскаяние, вызванное раздвоением личности, вследствие которого преступник получил возможность взглянуть на себя со стороны, должно таковым и остаться, то есть камень нельзя снимать с души, потому что именно он будет выполнять функцию активной памяти и не допустит новых преступлений.
— Но как жить с такой тяжестью внутри себя? — не выдержал Стефан.
— Чтобы данный груз не затруднял твоего дальнейшего пути, надо себя осознавать не тем, кто совершил проступок и теперь отбывает наказание (как внешнее, в виде изоляции, так и внутреннее, из-за состояния раскаяния и тяжести в душе), а другим. Тем, кто увидел это со стороны. Необходимо удержаться в этом состоянии сознания и, стабилизировав его, закрепиться в нем.