«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага
Шрифт:
Чистяков перехватил его взгляд и махнул рукой: «Добивай!»
Но выстрелило второе орудие. Бронебойный снаряд угодил в верхнюю часть рубки, пробил ее. Комбат Рогожкин дернулся и провалился в люк, из которого уже шел дым.
Успели выскочить механик и радист. Механик снова полез сгоряча назад, но навстречу ему выплеснулось пламя. Вскрикнув, он покатился по земле. Оттащив его в сторону, радист кричал:
— Воды дайте! Лицо обожгло.
— Глаза целые? — ощупывая пальцами вздувшуюся от огня кожу, испуганно спрашивал механик.
— Целые… целые.
— А
— Вместе с ним там еще два человека остались…
Подбежавшие десантники смотрели, как пламя и взрывы зарядов разрывают швы на броне. Тяжелое орудие уткнулось стволом в землю.
Глава 10. Путь к Рейхстагу
Немецкое командование до последнего не делало попыток взорвать единственный оставшийся в Берлине мост через Шпрее. Его обороняли ожесточенно. Возможно, оставляя возможность для войск, сосредоточенных в центре города и в том числе в Рейхстаге, прорваться из Берлина на запад, если поступит приказ.
А такая возможность существовала. Комендант Берлина генерал Вейдлинг, понимая, что положение гарнизона безнадежное, разработал план прорыва войск из города на запад. Однако его план Гитлером принят не был. Последовал ответ:
— Мы будем драться до конца.
К этому времени Гитлер определил свою судьбу. Живым в руки русских он не попадет. А судьба двух миллионов жителей города ему была уже безразлична. Именно в последние апрельские дни психически надломленным вождем нации часто повторялась фраза: «Если Германия потерпит поражение, немцы не имеют права на дальнейшую жизнь».
Батареи тяжелых самоходок полка Пантелеева следовали за штурмовыми группами, поддерживая их огнем. Многие доты были разбиты, горели от попаданий фосфорных снарядов. С расстояния четырехсот метров и ближе огонь шестидюймовых орудий стал более эффективным.
Попадания в амбразуры взламывали бетонные коробки изнутри. Взрывы выбивали расчеты, уничтожали орудия. Из трещин и рваных отверстий вырывались языки пламени. С грохотом детонировали снаряды. Лишь немногие артиллерийские расчеты успевали спастись. Но и приблизившиеся на опасное расстояние «зверобои» несли потери.
В батарее Александра Чистякова угодила под кумулятивный снаряд самоходка лейтенанта-новичка. Его экипаж вел огонь довольно метко, но, меняя позицию, лейтенант неосторожно подставился под прямой выстрел.
Выскочили механик и радист. Остальные три человека из экипажа остались в горящей машине. Старшина Савушкин, как завороженный, смотрел на огромный костер. Детонирующие снаряды выбивали люки, выбрасывая огненные клубки и мелкие обломки.
— И хоронить некого будет, — бормотал механик.
— Им теперь все равно, — отозвался Николай Марфин. — И Пашке Рогожкину тоже все равно. Командир, глянь на переправу.
— Вижу, — сказал Чистяков, наблюдавший из люка за рекой.
Из пролома в гранитных плитах спускали резиновые лодки. В них спрыгивали бойцы из саперного штурмового батальона и торопливо выгребали к левому берегу. Их поддерживали огнем танки комбата Юрия Шаламова, минометы. Расчеты «дегтяревых» и десантники стреляли, отвлекая на себя внимание.
Но вместительные лодки (в каждой по пять бойцов) перехлестывали пулеметными очередями. Крупнокалиберные пули разрывали людей и резиновые борта. Никита Зосимов первый раз в жизни видел, что вода может стать красной от крови.
Противоположного берега достигали два-три бойца из десяти. Они втискивались в проломы, карабкались наверх и погибали, пытаясь с боем прорваться дальше. Эсэсовцы, прячась за парапетом, бросали гранаты. Некоторые поднимались в рост и длинными очередями расстреливали людей и лодки.
Как правило, выпустить второй магазин не успевали. Их выбивали десантники, тела падали в бурлящую мутную воду Шпрее.
— Они пьяные, что ли? — удивился Савушкин.
— А какие же? — мрачно отозвался Чистяков, глядя на гибнувшую переправу. — Разворачивайте машину.
Выпустили подряд три снаряда. Взломали еще один дот и добавили в него фосфорный заряд. Взрывы обрушили крышу. Из горящих обломков выползали охваченные языками пламени, кричавшие от боли эсэсовцы.
— Сколько снарядов осталось? — спросил капитан.
— Всего два, — весело ответил Манихин. — Добиваем?
— Подожди, надо осмотреться.
Бой шел уже на подступах к мосту. Оба снаряда всадили в бетонное укрепление, откуда вела беглый огонь 75-миллиметровая «гадюка». С удовлетворением проследили, как взлетел столб бетонных обломков, смятое тело артиллериста.
— Вот так! — кричал Марфин.
— Отходим, капитан, — теребил Чистякова механик.
В этот момент снаряд потряс самоходку. Снаряд угодил в боковую часть рубки, но шел под углом и броню не пробил.
— Пронесло, кажись, — поднялся с колен Вася Манихин и вдруг уставился в одну точку. — Кольку приложило…
Снаряд ударил крепко. Броня изнутри выгнулась, а несколько осколков вонзились в голову и лицо старшего сержанта Марфина.
Когда машину отвели в укрытие и вытащили тело наводчика, увидели, что он мертв. Крупный осколок пробил танкошлем и вывернул височную кость. В его смерть вначале не поверили. Наводчику Коле Марфину доставалось столько ударов и контузий, что к этому успели привыкнуть. Он отлеживался несколько дней в санчасти, реже — в санбате, и каждый раз возвращался с улыбкой на конопатом круглом лице.
— Что, не ждали? А я вот он. Выпить чего-нибудь найдется? Врачи только таблетками и порошками пичкают.
Сейчас все было кончено. Куда-то исчезли веснушки, лицо стало серое и безжизненное. Он умер еще в самоходке, хотя кровь еще выбивало мелкими толчками.
— Все, нет Кольки, — растерянно пробормотал Манихин. — А один осколок и мне достался… в руку.
— Давай перевяжу, — пробормотал Савушкин, не двигаясь с места и держа в руке бинт, который так и не понадобился Марфину.
Смерть гуляла вокруг. Горели танки, погиб экипаж Паши Рогожкина, но это пока не касалось «зверобоя» Чистякова. И вот старуха с косой догнала шебутного, веселого наводчика.