«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага

В оформлении переплета использована иллюстрация художника И. Варавина

30 января 1945 года советские войска с ходу заняли город Ландсберг в северо-восточной части Германии. Успешно завершалась Висло-Одерская операция. Отступавшие части вермахта, обескровленные ударами Красной Армии, не имели возможности оборонять город и спешно отходили к реке Одер, где создавалась мощная оборонительная

Советские войска преследовали врага, не задерживаясь на второстепенных участках, к которым относился и Ландсберг. Однако у небольшой бронетанковой группы было свое задание.

Достаточно важное, для выполнения которого была выделена батарея тяжелых самоходно-артиллерийских установок ИСУ-152, танковая рота, десант, авиационные специалисты и даже представитель штаба фронта.

Где-то в стороне от центрального шоссе — «рейхсштрассе № 1», ведущего к Берлину, находился немецкий аэродром. Прямое расстояние от него до столицы рейха составляло сто двадцать километров. Захватить в исправности взлетную полосу, самолеты, возможно находившиеся там, не дать им взлететь или уничтожить — это стало бы еще одним важным шагом в предстоящей битве за Берлин.

В те же январские дни, в обстановке полной секретности, силами войск СС и другими службами Гиммлера, проводилась операция под кодовым названием «Ночь и туман». Что-то зловещее и затаенное угадывалось в этом коротком названии.

Бронетанковой группе, куда входила батарея тяжелых самоходных установок из трех машин (их часто называли «зверобоями»), под командованием капитана Александра Чистякова, было суждено не только вступить в бой за аэродром, но и столкнуться с «ребятами Гиммлера», торопившимися закончить свою операцию.

Головная «тридцатьчетверка» угодила под взрыв фугаса. Немецкие саперы хорошо постарались, выдолбив на обочине бетонки объемистую яму. В нее вложили бомбу — «полусотку», взрывчатку, несколько противотанковых мин и баллон с горючей смесью.

Рвануло крепко, подняв столб мерзлой земли и снега. Горючая смесь вспухла огненным шаром, выпустив облако густого маслянистого дыма, разлилась пылающими островками на бетонке, шипящем от жара снегу, на броне головной «тридцатьчетверки».

Танк подбросило, выбило несколько колес, лопнула гусеница, а башню сорвало с погона и перекосило.

Со вторым фугасом немецкие саперы поспешили. Он взорвался вхолостую, метрах в семи от самоход-но-артиллерийской установки капитана Чистякова. Машину встряхнуло, по броне лязгнули осколки. Голубым пламенем горела на рубке липкая смесь.

— Василий, смахни ее, — крикнул капитан, одно временно всматриваясь в перископ.

Заряжающий, сержант Василий Манихин, рослый, широкоплечий, в замасленном комбинезоне, выскочил наружу. По-крестьянски умело орудуя лопатой, счищал потеки липкой, пузырящейся от огня, горючей смеси.

Обернулся к десантникам, которые дружно спрыгнули с брони на обочину сразу после первого взрыва.

— Что, сыграло очко? — поддел он бойца, чья каска едва выглядывала из снега. — Автомат хоть подбери.

Сержант Манихин воевал с Александром Чистяковым с лета сорок третьего года. До этого послужил в пехоте, пройдя окружение, бомбежки, ходил в лобовые безнадежные атаки. Был бойцом тертым, побывавшим в переделках.

Машина вдруг поползла вперед, одновременно разворачиваясь стволом своей шестидюймовой гаубицы-пушки в сторону какой-то цели. Манихин от неожиданности уронил прилипший к лопате комок горючей смеси, который сразу прожег носок сапога.

— У-ой, твою дивизию! — толкая сапог в снег, матерился заряжающий.

— Что, жгёть? — немедленно подковырнул его солдат, счищавший с автомата снег. — А ты рот не разявай.

— Манихин, — окликнул Василия наводчик Коля Марфин. — Прыгай в машину. Живее!

Впереди звонко и часто били 85-миллиметровые танковые орудия. Рядом гулко ахнула «шестидюймовка» соседней самоходки лейтенанта Алексея Воробьева. Жутко завыла, прессуя холодный воздух, немецкая бронебойная болванка, пролетевшая над машиной комбата Александра Чистякова.

Танки, идущие впереди, наткнулись на засаду, чего, впрочем, и следовало ожидать. На пути к аэродрому немцы наверняка должны были оставить заслон.

Колонну возглавлял майор Лыков из штаба фронта. Он очень спешил, рассчитывая захватить взлетную полосу раньше, чем ее взорвут. Кроме того, по данным разведки, возле аэродрома находились склады боеприпасов, горючего и ремонтная база, откуда не успели эвакуировать десятка два поврежденных самолетов.

Низкая облачность и снег мешали задействовать авиацию, поэтому майор торопился блокировать аэродром с земли. Хотя, как и многие «летуны», относился свысока к пехоте, танкистам и прочим наземным войскам.

Лыков ехал на американском бронетранспортере «Скаут», специально выделенном для такого ответственного задания. «Скаут» развивал скорость 80 километров в час. Майор, в сопровождении мотоциклистов, то и дело обгонял колонну. Его раздражало, что танки и самоходки двигаются слишком медленно.

У майора были все шансы угодить под взрыв фугаса, который бы разнес «Скаут» на куски. Лыкова спасло то, что механик-водитель, не терпевший лишнего риска и суеты, придерживал машину. Знал, что броня толщиной двенадцать миллиметров не защитит от снарядов и осколков. Лучше вперед не лезть.

Когда рванул первый фугас, механик мгновенно скатился на обочину, по опыту зная, что последует далее.

Сержант не ошибся. Мотоцикл разведки, вырвавшийся слишком далеко вперед, перехлестнула трасса бронебойно-зажигательных пуль, от которых он сразу вспыхнул.

Уцелевший разведчик выскочил из коляски и пополз прочь. Второй мотоцикл круто развернулся, уходя от пулеметных очередей и разрывов мин. Снежный вихрь из-под колес отчасти прикрывал его и дал возможность уйти.

А на бугор выкатились две приземистые артиллерийские установки с длинноствольными пятиметровыми орудиями. Ударили первые выстрелы.