Зверобои залива Мелвилла
Шрифт:
А почему ты не пошел штурманом в этот рейс?
– спросил я.
– Конечно, это не мое дело, - добавил я, - но если бы ты захотел...
Ерунда! Во-первых, меня не взяли бы штурманом на шотландское судно. Штурманский диплом у меня ведь датский. Пришлось бы сначала сдать экзамен. А я уж, черт возьми, половину позабыл. Я могу управлять судном не хуже других, а что касается китов, то, пожалуй, тоже знаю не меньше любого, но вот вся эта бумажная писанина, все эти исчисления - не для меня. Мне довольно знать широту, иметь проложенный курс и компас, которым, к слову сказать, в этих водах пользоваться невозможно. Нет, уж либо брать на себя всю ответственность, либо никакой. И я вел себя,
Рокуэлл Симон хотя и не был моряком, но много путешествовал и тоже попадал в кораблекрушения. Он рассказал о знакомых морских офицерах, которые вынуждены были уйти на берег из-за того, что по той или иной причине лишались документа.
Я заметил, что Ольсен хотел бы рассказать о себе. Нас свел случай, мы знали, что скоро расстанемся и никогда больше не встретимся. А это, по-моему, способствует откровенной беседе. У человека порой возникает потребность поговорить, а в арктических районах она проявляется чаще, чем в каком-либо другом месте земного шара. Может быть, это стремление облегчить душу, или же вид защиты, когда человек хочет оправдаться перед самим собой и проверяет на других силу собственных доводов? Мне думается, что именно поэтому Ольсен в конце концов и заговорил.
РАССКАЗ ТОМАСА ОЛЬСЕНА
Мне кажется, я могу угадать, о чем вы думаете, друзья мои. Но вы ошибаетесь, могу вас уверить - я не лишился своих бумаг и не вступил в конфликт с судовладельцами. Для них я всегда был хорош, ведь я привозил им много денег. Нет, ни судна, ни бумаг я не терял - я потерял команду. И это для меня гораздо тяжелее, чем если бы я был осужден.
Я вижу, что вы таращите глаза, но я не оговорился, я сказал осужден. Совершенно точно: было следствие и тому подобное. Меня обвинили в убийстве - ни больше, ни меньше. Но меня оправдали, хотя с тем же успехом могли и осудить. И это оправдание было так же тяжело, как и любое наказание, которое я мог бы получить. Теперь я вам расскажу все, и уж судите сами. Но скажите мне, как бы вы поступили на моем месте? Так вот, я был капитаном, капитаном китобойного судна, и моя единственная ошибка заключалась в том, что я не годился в няньки.
Да, меня обвинили в убийстве, действительно в убийстве. И всего два года тому назад. Меня потащили в суд, и я был вынужден выслушивать все, что мне считали нужным сказать; я должен был сидеть спокойно, не произносить ни слова и выслушивать все, что этот несчастный сопляк, а не человек, мог вытащить из себя перед судьей и всем сборищем людей, явившихся на это представление. Какой-то жалкий сухопутный краб заявил, что я убил его сына. Вы только представьте себе, каково мне было слушать, как этот заморыш кричал изо всех сил: "Я обвиняю вас в том, что вы убили моего сына".
Избить человека до полусмерти - это я понимаю, такое может случиться с каждым из нас. А что еще можно сделать, когда ты оторван ото всех в арктических широтах? Ведь бывает человек так заносится, что вырастает из своих собственных штанов. Бывает, что ты вынужден задать такому человеку хорошенькую трепку, и может случится, что изволтузишь его сильнее, чем надо. Если у парня есть хоть крупица ума, он никогда не станет жаловаться и извлечет из порки хороший урок. Конечно, он устроит скандал, но потом все забудется и вы с ним снова становитесь друзьями. А если какой-нибудь негодяй решит пожаловаться полиции - что ж делать? Ты платишь штраф, но уж ему больше не ходить в плавание всю свою жизнь. Все станут над ним насмехаться, а таким людям не место на борту судна.
Но убийство - это совсем другое. Меня обвиняли в убийстве. Мне не дали права самому защищать себя. Я должен был нанять адвоката. Защитник сказал, что если я отзову этого карлика в сторону и попытаюсь решить дело миром, то все будет испорчено. Ведь этот народ ничего не понимает в жизни моряков, поэтому не имеет никакого смысла разумно говорить с ним. Я не хотел унижаться, оправдываясь перед этими книжными червями. Но я знаю, что вы-то поймете меня, поймете, что произошло; поэтому я расскажу вам все, ведь вы ни полицейские, ни судьи, ни защитники. Что эти люди знают о жизни? Ничего на свете они не видели, кроме своих сводов законов и параграфов.
У меня был свояк, который жил в провинциальном городке. Собственно говоря, он-то и явился причиной всех бед. Но сам по себе он парень неплохой, хотя ни разу в жизни не ходил в море. Зимой я бывал у него, и вот он-то мне и сказал, что у него есть друг - бухгалтер или еще что-то в этом роде, - который очень хочет встретиться со мной. На такую просьбу трудно что-либо возразить. Много людей носятся с романтическими представлениями о морской жизни и китобойном промысле. Такие люди любят потолковать с нами, надеясь услышать о всяких небылицах и необычайных приключениях. Ведь у них нет ни малейшего представления о том жалком существовании, которое влачат зверобои, из года в год отправляющиеся во льды, чтобы выслеживать китов.
Еще выяснилось, что у этого слюнтяя и его жены есть сын, которого они никак не могут пристроить. Он окончил школу, его несколько раз пробовали отдать в учение, но ничего из этого не выходило. Наконец, малый настолько отбился от рук, что вмешалась полиция, и ему пришлось отсидеть в тюрьме. А вы сами понимаете, что значит отбыть срок, когда живешь в маленьком городишке. Все друг друга знают, бабы судачат: "Уж, конечно, вина родителей... наверное, он пошел в отца... никакого воспитания, бедный мальчик, его не научили слушаться..." Не мне вам говорить, как это бывает.
Вот у родителей и появилась мысль отправить малого со мной в Гренландию. Они предполагали, что, может быть, эта поездка сделает из него человека. Родители всегда так говорят, когда хотят отделаться от непутевого сына. На самом же деле этот жалкий парень нуждался в гораздо большей опеке, чем они могли ему дать; но этого они не понимали. Однако, несмотря ни на что, я все же обещал взять его с собой, когда в марте мы выйдем в море.
Я охотно соглашусь, что с таким недоноском возни, конечно, много. Нечего скрывать - стоило взглянуть на него и становилось ясно, что проку от этого человека не жди. Впрочем, о покойниках плохо не говорят. Но ведь и хорошего-то в нем ничего не было. Он был самым большим лодырем, с каким мне приходилось сталкиваться, выходя в море; он только и стремился, как бы увильнуть от работы или свалить ее на других; на все у него находилось оправдание: он был хитер как бестия. Естественно, никаким авторитетом в кубрике он не пользовался, и ему разными способами давали понять, как к нему относятся. Само собой разумеется, я не знал, что там происходит, но могу представить, что ему тоже было не особенно сладко.
Этот слюнтяй принес с собой несчастье! Мы дошли до Гренландии, но не обнаружили ни одного кита. Сначала я направился в Кумберлендский пролив, где всегда много китов, но в то время там стояла адская погода. Никогда в жизни я не видел такого количества льда; огромные массы плотного льда далеко в море - никакой надежды пробиться в прибрежные воды, в которых обычно плавают киты. В конце концов я решил послать все это к черту и попытать счастья в заливе Мелвилла; но приходилось торопиться, чтобы попасть туда раньше других китобоев.