Зверобои залива Мелвилла
Шрифт:
Ветер и погода благоприятствовали нам, и мы быстро продвинулись на север. Крепкий зюйд-вест помог нам мгновенно проскочить через пролив Девиса. Льда почти не было. Круглые сутки начало светить солнце, что тоже поднимало настроение. Ведь если вначале немного не повезет, нечего сразу падать духом; это хорошо всем известно, но, однако, чертовски тяжело так рассуждать, когда попадаешь в беду. Легко об этом говорить только тогда, когда благополучно добрался до дому.
* * *
Как я уже сказал, все как будто складывалось удачно. Единственное, что вызывало беспокойство - это проклятые киты. Шли дни, а ни одного кита не показывалось. Нас это не пугало - ведь сезон только
Так вот, мы вошли в залив Мелвилла. Дул свежий ветер, и море было неспокойно. Но едва показался остров Тома, как погода переменилась. Такую погоду можно наблюдать только в Гренландии. В течение недели, а то и больше дуют стремительные ветры, но вдруг все затихает, и долгие дни, а иногда и недели ничего не шелохнется; кругом так тихо, что не задует и спички. Именно такой погоды следует опасаться.
Когда лед вдруг снова начинает передвигаться, то это происходит с такой быстротой, что корабль неизбежно затрет. Пока сообразишь, лед окружит тебя настолько плотным кольцом, что открытой воды нигде не увидишь. А через несколько часов... да что говорить, ведь вы это знаете не хуже меня.
Штормовая погода подняла чертову зыбь с обеих сторон, так как мы находились вблизи от кромки льда, от которой шли отраженные волны. Море так раскачивало шхуну, что нас всех чуть не вытряхнуло. Я думал, что нам стоит подождать здесь еще несколько дней, и поэтому решил подойти поближе ко льдам, чтобы избежать качки.
Тут мы вдруг услышали из бочки крик впередсмотрящего - возглас, которого мы так долго ждали. Я взобрался на мачту с быстротой обезьяны; действительно, появился фонтан прекрасного большого гренландского кита. Он был сравнительно недалеко, и я мог видеть, насколько он велик: его туша поблескивала на солнце.
Я мигом оказался внизу и прогремел: "Все наверх!". Второго штурмана я отправил в бочку, чтобы наблюдать и подавать сигналы. Все три наших лодки были тут же готовы.
Нелегко заставить людей выйти в море при таком волнении, но ведь это было нужно, и мы это сделали - даже в рекордно короткий срок, могу вас уверить. Я сел в лодку второго штурмана, за мной следовали лодки первого штурмана и боцмана. Когда спускали нашу лодку на воду, два человека и я сам прыгнули в нее. Было бесконечно трудно удержать ее от столкновения с судном, однако все обошлось благополучно. Едва мы оказались на воде, как вся наша задача свелась к тому, чтобы удержать тяжелую лодку поодаль от судна. Волнение оказалось сильнее, чем я предполагал, и если бы волна подняла нас и бросила о корпус шхуны - то можете себе представить, что бы случилось. Лодку разбило бы в щепки, и все было бы кончено.
Команда была наготове. Наши лодки прыгали вверх и вниз, как ореховая скорлупа; мы то оказывались на самом гребне волны, то в ту же секунду падали вниз; судно рядом с нами напоминало высокую гору. Но каждый раз, как мы сближались и какой-то миг находились на одном уровне с палубой, матросы один за другим прыгали в лодки. Как только новый человек попадал в лодку, становилось немного легче выравнивать ее, и я радовался тому, что люди уже внизу. Я немного нервничал, так как никто не мог поручиться, что кит будет нас ждать.
Нам уже надо было отходить, когда я обнаружил, что у меня в лодке не хватает человека. Я взглянул вверх и увидел Торвальда, парня, о котором я рассказывал. Он все еще стоял на палубе. Лицо его позеленело от страха, он вцепился в такелаж.
Давай, прыгай, черт тебя возьми!
– закричал я ему.
Нас взметнуло вверх, судно было внизу, а Торвальд все стоял.
Смотри в оба, - предупредил я его, - сейчас мы приблизимся!
Мы прыгали вверх и вниз, как чайка на волне, но если бы прикоснулись к борту судна, хотя бы на секунду, то для нас все было бы кончено. Не осталось бы и щепки от того, что раньше было китобойным ботом. Мы снова взлетели вверх, парень стоял на планшире и не двигался - длинная худая жердь со светло-желтыми волосами.
Ну, прыгай же!
– крикнули мы в один голос и приготовились подхватить его, но он не тронулся с места и по-прежнему цеплялся за канат.
Прыгай! Прыгай сейчас же!
– закричали мы, проносясь мимо. Похоже было, что он ни за что не оторвет рук. Наконец, я потерял терпение и выкрикнул одно из своих ругательств; не было еще такого человека, на которого оно бы не подействовало. Я загремел во всю силу своего голоса, и парень услышал меня.
Он все-таки прыгнул.
Как и следовало ожидать, Торвальд прыгнул именно тогда, когда прыгать было нельзя. Он оттолкнулся ногами, а руки его еще сжимали канат, поэтому он не мог сразу оторваться от корабля. Вместо того чтобы попасть в лодку, когда мы проносились мимо, он полетел прямо вниз, и в следующее мгновение море поглотило его.
Молодой парень, сидевший у кормового весла в моей лодке, вскочил. Решив, что нужно что-то предпринять, он схватил весло и начал грести. Лодка почти повернулась и стала приближаться к судну; тут мне стало по-настоящему страшно.
Я выдернул румпель и вскочил, держа его в руках. Я был в бешенстве и, высоко подняв тяжелый румпель, размахивал им над головами людей.
Гребите! Все гребите! Сейчас же гребите!
– заревел я.
– Прочь отсюда, к черту в пекло! Гребите изо всех сил. Такой мрази - до черта, кит - один. Мы пришли сюда за китами. Парню представился случай, он его упустил. Прочь отсюда! Пусть подыхает. Налегай! Вперед, и к черту в пекло!
Понятно, что кое-кто из бывалых моряков почувствовал угрызение совести. Они хотели что-то сказать, хотели протестовать. Но я был командиром и заставил их подчиниться.
Первому, кто откроет рот, раскрою череп!
– прогремел я.
– Мы здесь, чтобы бить китов, а не спасать сухопутных крабов!
Я рассвирепел, лицо мое исказилось, и, клянусь богом, я бы действительно размозжил голову тому, кто начал бы протестовать. Они знали, что я так и сделаю, и поэтому заткнули глотки. Торвальд пошел ко дну, и ничего тут нельзя поделать. На самом деле я был подавлен случившимся, но так уж вышло и ничем этого не поправишь.
Боже мой, как этим людям было страшно. Я посылал на их головы проклятия и угрозы. Они, наверное, думали, что сам черт вселился в меня, и они были правы, я поступал так, будто стал дьяволом во плоти и крови. Все силы они вложили в греблю, и мы намного опередили две другие лодки. Люди на этих лодках не имели ни малейшего представления о том, что произошло; они думали только о ките и не могли понять, почему мы так спешим.
Приходилось туго, волнение было сильное, но я не давал команде ни минуты передышки. Если бы они имели хоть малейшую возможность подумать и поговорить друг с другом, они бы выкинули меня за борт. Это было написано на их лицах; люди были взбешены и готовы к мятежу. Именно поэтому я, ни на минуту не выпуская румпель, изрыгал самые страшные ругательства, какие я слышал у докеров Лондона28. Время от времени я взмахивал румпелем, делая вид, что собираюсь ударить кого-нибудь из них.