Зверобой (Художник Г. Брок)
Шрифт:
Нет нужды распространяться о том, какой эффект произвел этот резкий отказ на предложение женщины. Если что-либо похожее на нежность таилось в ее груди — а, вероятно, ни одна женщина не бывает совершенно лишена этого чувства, — то все это исчезло после столь недвусмысленного заявления. Ярость, бешенство, уязвленная гордость, целый вулкан злобы взорвались разом, и Сумаха превратилась в бесноватую, словно от прикосновения магического жезла. Она огласила лесные своды пронзительным визгом, потом подбежала прямо к жертве и схватила ее за волосы, очевидно собираясь вырвать их с корнем. Потребовалось некоторое время, чтобы заставить ее разжать пальцы. К счастью для пленника, ярость Сумахи была слепа, потому что, совершенно беспомощный, он находился всецело в ее власти, и если бы женщина лучше владела собой, то последствия могли оказаться роковыми. Теперь же ей удалось вырвать всего лишь две-три пригоршни волос, прежде чем
Оскорбление, нанесенное Сумахе, было принято как оскорбление целому племени, не столько, впрочем, из уважения к женской чувствительности, сколько из уважения к гуронскому народу. Сама Сумаха считалась такой же неприятной особой, как то растение, у которого она позаимствовала свое имя. Теперь, когда умерли два ее главных защитника — муж и брат, никто уже не старался скрыть свое отвращение к сварливой вдове. Тем не менее племя считало долгом чести наказать бледнолицего, который пренебрег гуронской женщиной и предпочитал лучше умереть, чем облегчить для племени обязанность поддерживать вдову и ее детей. Расщепленный Дуб понял, что молодым людям не терпится приступить к пыткам, и так как его старшие товарищи не обнаруживали ни малейшей охоты разрешить дальнейшую отсрочку, он вынужден был подать сигнал для начала адской работы.
Глава XXIX
У индейцев в таких случаях су ществует обычай подвергать самым жестоким испытаниям тер пение и выдержку своей жертвы. С другой стороны, каждый индеец считает долгом чести не обнаруживать страха и казаться нечувствительным к физической боли. Индеец подстрекает врагов к самым страшным пыткам в надежде ускорить свою смерть. Чувствуя, что они не в силах больше переносить пытки, изобретенные такой дьявольской жестокостью, перед которой меркнут все самые адские ухищрения инквизиции, многие воины язвительными замечаниями и издевательскими речами выводили из терпения своих палачей и таким образом скорее избавлялись от невыносимых страданий. Однако этот остроумный способ искать убежища от свирепости врагов в их собственных страстях был недоступен Зверобою вследствие его особых понятий об обязанностях человека. И он твердо решил лучше все вынести, чем опозорить себя.
76
Перевод Л. Рубинштейна.
Как только вожди решили начать пытки, несколько самых смелых и самых проворных молодых ирокезов выступили вперед с томагавками в руках. Они собирались метать это опасное оружие, целя в дерево по возможности ближе к голове жертвы, однако с таким расчетом, чтобы не задеть ее. Это был настолько рискованный опыт, что только люди, известные своим искусством обращаться с томагавком, допускались к этому состязанию, иначе преждевременная смерть пленника могла внезапно положить конец жестокой забаве.
Пленник редко выходил невредимым из этого испытания, даже если в нем участвовали только самые опытные воины; гораздо чаще в результате плохо рассчитанного удара наступала смерть. На этот раз Расщепленный Дуб и другие старые вожди не без основания опасались, как бы воспоминание о судьбе Пантеры не подстрекнуло какого-нибудь сумасбродного юнца покончить с победителем тем же способом и тем же оружием, от которого погиб ирокезский воин. Это обстоятельство само по себе делало пытку томагавками исключительно опасной для Зверобоя.
Впрочем, казалось, что все юноши, приступившие теперь к состязанию, старались показать свою ловкость, а не отомстить за смерть товарищей. Они были возбуждены, но отнюдь не свирепы, и Расщепленный Дуб надеялся, что удастся спасти жизнь пленнику, когда молодежь удовлетворит свое тщеславие.
Первым вышел вперед молодой человек по имени Ворон, еще не имевший случая заслужить более воинственное прозвище. Он отличался скорее чрезмерными претензиями, чем ловкостью или смелостью. Те, кто знал его характер, считали, что пленнику грозит серьезная опасность, когда Ворон стал в позицию и поднял томагавк. При всем том это был добродушный юноша, помышлявший только о том, чтобы нанести более ловкий удар, чем его товарищи. Заметив, что старейшины обращаются к Ворону с какими-то серьезными увещаниями, Зверобой понял, что у этого воина довольно неважная репутация. В самом деле, Ворону, вероятно, совсем не позволили бы выступить на арене, если бы не уважение к его отцу, престарелому и весьма заслуженному воину, оставшемуся в Канаде. Все же наш герой полностью сохранил самообладание. Он решил, что настал его последний час и что нужно благодарить судьбу, если нетвердая рука поразит его прежде, чем начнется пытка.
Приосанясь и несколько раз молодцевато размахнувшись, Ворон наконец метнул томагавк. Оружие, вертясь, просвистело в воздухе, срезало щепку с дерева, к которому был привязан пленник, в нескольких дюймах от его щеки и вонзилось в большой дуб, росший в нескольких ярдах позади. Это был, безусловно, плохой удар, и смешок, пробежавший по толпе, тотчас же возвестил об этом, к великому стыду молодого человека. С другой стороны, общий, хотя и подавленный, ропот восхищения пронесся по толпе при виде твердости, с которой пленник выдержал этот удар. Он мог шевелить только головой, которую нарочно не привязали к дереву, чтобы мучители могли забавляться и торжествовать, глядя, как жертва корчится и пробует избежать удара. Зверобой обманул все подобные надежды, стоя неподвижно, как дерево, к которому было привязано его тело. Он даже не прибегнул к весьма естественному и обычному в таких случаях средству, а именно — не закрыл глаза; никогда ни один, даже самый старый и испытанный краснокожий воин не отказывался с большим презрением от этой поблажки собственной слабости.
Как только Ворон закончил свою неудачную ребяческую попытку, его место занял Лось, воин средних лет, славившийся своим искусством владеть томагавком. Этот человек отнюдь не отличался добродушием Ворона и охотно принес бы пленника в жертву своей ненависти ко всем бледнолицым вообще, если бы не испытывал гораздо более сильного желания щегольнуть своей ловкостью. Он спокойно, с самоуверенным видом стал в позицию, быстро нацелился, сделал шаг вперед и метнул томагавк. Зверобой, увидев, как острое оружие летит прямо в него, решил, что все кончено, однако он остался невредим. Томагавк буквально пригвоздил голову пленника к дереву, зацепив прядь его волос и глубоко уйдя в мягкую кору. Всеобщий вой выразил восхищение зрителей, а Лось почувствовал, как сердце его немного смягчается: только благодаря твердости бледнолицего пленника он мог так эффектно показать свое искусство. Место Лося занял Попрыгунчик, выскочивший на арену, словно собака или расшалившийся козленок. Это был очень подвижный юноша, мускулы которого никогда не оставались в покое и который либо притворялся, либо действительно был не способен двигаться иначе, как вприпрыжку и со всяческими ужимками. Тем не менее он был достаточно храбр и искусен и заслужил уважение соплеменников своими подвигами на войне и успехами на охоте. Он давно получил бы более благородное прозвище, если бы один высокопоставленный француз случайно не дал ему этой клички. Юноша по наивности благоговейно сохранял эту кличку, считая, что она досталась ему от великого отца [77] , живущего по ту сторону обширного Соленого Озера.
77
То есть французского короля.
Попрыгунчик кривлялся перед пленником, угрожая ему томагавком то с одной, то с другой стороны, в тщетной надежде испугать бледнолицего. Наконец Зверобой потерял терпение и заговорил впервые с тех пор, как началось испытание.
— Кидай, гурон! — крикнул он. — Твой томагавк позабудет свои обязанности. Почему ты скачешь, словно молодой олень, который хочет показать самке свою резвость? Ты уже взрослый воин, и другой взрослый воин бросает вызов твоим глупым ужимкам. Кидай, или гуронские девушки будут смеяться тебе в лицо!
Хотя Зверобой к этому и не стремился, но его последние слова привели Попрыгунчика в ярость. Та же самая нервная возбудимость, которая делала его столь проворным, не позволяла ему как следует владеть своими чувствами. Едва последние слова успели сорваться с уст пленника, индеец метнул томагавк с явным желанием убить бледнолицего. Если бы намерение было менее смертоносным, то опасность могла бы быть больше. Попрыгунчик целился плохо, и оружие мелькнуло возле щеки пленника и лишь слегка задело его плечо. То был первый случай, когда бросавший старался убить пленника, а не просто напугать его или показать свое искусство. Попрыгунчика немедленно увели прочь с арены и начали горячо упрекать за неуместную торопливость, которая едва не обманула всех ожиданий племени.