Зверобой
Шрифт:
Зачем ждать ответа, если можно просто набрать ее номер? И спросить прямо: да или нет?
Снова помок под душем, будто он рыба. Почувствовал себя сильным, окончательно живым, осмелевшим. Надел костюм Анатолия, а трусы свои – простые черные боксеры с вышитым маленьким крабиком в правом углу. Глупость, конечно, но миленько. Белая рубашка сначала казалась прохладной, потом перестал замечать. Брюки надел, подчинился их странному крою. Пиджак отложил. Ботинки немного жали. Но не кеды же надевать под все это?
Готов? Сам себя спросил и ответил: готов.
Волосы еще оставались немного
А теперь – минутку.
Пальцем на номер – раз. Слышит, как кровь ползет по венам, шумя и врезаясь в стенки. Громкая машина жизни, но гудки – громче.
– Але?
– Марьяна.
– Это кто?
– Ой! Извини, пожалуйста. Я думал, ты записала. Я сообщение вчера отправлял. Это Демьян. Ну помнишь, бассейн еще.
– А-а.
– Так вот. Я там писал, что… Ну, в общем, у меня есть билеты на «Тоску» сегодня, может, ты хотела бы пойти? Могла бы ты?
– Куда билеты?
– В Большой.
– Хм. Ну-у.
– Если ты можешь, конечно, извини, что так резко, но я вчера отправлял, и…
– Да ладно, вроде я свободна, почему нет?
– Правда? Ты знаешь, я тогда тебя буду ждать у выхода из метро «Театральная». К восемнадцати если… К восемнадцати успеешь?
– О’кей. А как я тебя узнаю?
– А… А ты не помнишь? Ну, я буду в костюме. То есть белая рубашка, черные брюки. И ботинки. Тоже черные.
– Ладно.
Он клял свою обычную внешность, но почему-то был счастлив: она не сказала «да», но он уже сделал шаг. Такой маленький шажок для человечества, но сто девяносто тысяч километров для него.
На улице было пасмурно и немного душно. Рубашка казалась бесформенной простыней. Больше всего боялся испачкать брюки, поэтому шел по пыльной тропе к метро, высоко задирая ноги.
До «Театральной» доехал быстро, сорок минут еще ждать.
Отвлекая себя, читал афиши на билетной кассе и объявления на стене. Изучал лица преступников, которых ищут. Высматривал в толпе русалочий хвост или рыбью чешую. Время бежало быстро. Он пробрался поближе к улице, чтобы дышать. Воздух тревожно сжался.
Восемнадцать ноль-ноль, восемнадцать десять, восемнадцать – дальше.
«Не пришла?» – спросил он сам себя, как будто не веря.
Вдруг загремело в небе, разорвало его на неровные куски и пошло водой. Асфальт мгновенно стал черным, полился рекой, отражая в своих потоках верхушки города. Демьян всмотрелся в эту холодную бурю, увидел себя – глупо стоящего под короткой крышей в дурацкой одежде. Телефон разрядился, желудок просил поесть, затекшие от ожидания, сухие, шершавые руки наполнились жизнью. Демьян повертел головой и нашел пакет с надписью «Перекресток», в нем лежали пустые бутылки и вчерашняя газета. Демьян постоял еще немного среди людей: бабушек с хрупкими зонтиками в цветочек, растерянных женщин в летних красивых платьях, серьезных мужчин с дорогими часами, пыльных работяг в оранжевых жилетах. Потом снял ботинки, брюки, рубашку, аккуратно сложил все это в пакет, свернул его в белый плотный кулек и, зажав под мышкой, вышел из-под навеса.
5. Подруги
Домой пришел мокрый и снова грязный.
Когда пришел домой, поставил телефон на зарядку, и тут же квакнуло: Марьяна.
Извинялась за внезапно возникшую проблему с подругой.
«Ничего, – написал Демьян, совершенно счастливый. – Подруги – это важно».
Написала Демьяну поздно, но лучше уж так. Пообещала, что сходят куда-нибудь потом.
Не пришла, конечно, потому, что по пути ее подрезала Ольга – вызвала в ресторан. «Поужинаешь со мной?» – И Марьяна уже бежит к ней со всех ног, как спринтер на дистанции. Когда же она научится отвечать «нет»?
– Хорошо выглядишь, – говорит Ольга, когда они с Марьяной садятся на летней веранде. Марьяна – в слишком нарядном платье по случаю воображаемого похода в Большой.
– Я из-за тебя, между прочим, в оперу не пошла, – говорит Марьяна, выбирая в меню коктейль покрепче.
– Да что ты! – ухмыляется Ольга. – И кто позвал?
– Парень один, – говорит Марьяна, наблюдая из-за меню за реакцией. – Симпатичный.
– Ну-ну, – говорит Ольга. – Так почему же ты здесь? Неужели я более симпатичная?
– Ты слишком симпатичная, я бы сказала. От твоей симпатичности у меня даже пульс час- тит.
– Мило, – говорит Ольга. – Люблю твои метафоры. А мы, кажется, с мужем разводимся.
– Ух ты! – говорит Марьяна.
И не знает – радоваться или нет.
– Потому что я влюбилась, – продолжает Ольга и смотрит на Марьяну так хитро, глаза – как у узбечки.
– В кого? – спрашивает Марьяна, а сама аж дышать перестала: неужели это сейчас случится?
– Слушай, это ужасно глупо и неправильно, – смеется Ольга. – В лучшего друга моего мужа. Представляешь?
Две пули – и обе в спине Марьяны.
Ты же мне не подруга (разве можно желать подругу?). Зачем ты так со мной?
– Ничего себе, – только и говорит она. И идет в туалет, вытереть свои сопли.
Ноги Ольги сегодня завершают светлые туфли, а брюки узкие, черные, натянутые, как упаковка под вакуумом. Она спрашивает, что значат те слова, которые ее новый любовник сказал в ответ на ее письмо.
– Ты что, пишешь ему письма?
– Мы переписываемся уже четыре дня.
«О’кей, ты молчала четыре дня, молчала и чуть не взорвалась, и вот пришла ко мне, потому что знаешь, что я все выслушаю и пойму, потому что я тот единственный человек… Словом, здорово же, что она приходит ко мне, когда ей плохо, когда хорошо, когда страшно – она приходит ко мне. Она приходит ко мне, она приходит за мной. Надо это запомнить», – думает Марьяна, спасаясь от неизбежного грохота разбитых надежд.