Зверочеловекоморок
Шрифт:
— Эй вы, недотепы, — проскрипел петух. — Померяемся силой?
Себастьян притворился, что не услышал вызова. Цыпа поплелся за нами по обочине.
— Может, вам здесь не нравится, а? — настырно допытывался он, преодолевая отвратительную икоту. — Может, вы нам вообще делаете одолжение?
Поскольку мы молчали, он обратился к кому-то невидимому, кравшемуся рядом в высокой траве.
— Видала, Феля, прохиндеев? Небось на званый ужин приглашены, вон как шпарят. Интеллигенты паршивые.
Эти идиотские зацепки в конце концов меня обозлили.
— Ты что людей задираешь, неряха? Поди лучше на реку и вымой свой сопливый клюв.
Цыпа онемел. Расправил хилые крылья и застыл, окаменев от негодования, а потом, поднатужившись, распушил
— Они нас оскорбили, слыхала, Феля? Обидели грубым словом. И кого? Нас, местных мирных, безобидных трудяг.
Себастьян молча припустил к реке. Верно, знал, что делает. Я трусцой побежал за ним.
— Погодите, голодранцы столичные! — вопил Цыпа. — Я вам покажу. На всю жизнь отобью охоту. Только подождите, остановитесь на минутку, у меня ноги болят. Да погодите вы, козлы, стойте, чтоб вас черт, не то прокляну!
Его вопли постепенно превращались в жалобные причитания. А мы все быстрее бежали к реке, которая встретила нас холодным пронзительным шумом. Вокруг быстро сгущался мрак, пахнущий разогретой мятой, мрак невидимых летучих мышей, запутывающихся в человеческих волосах, мрак, насыщенный стрекотанием сверчков, мрак, запомнившийся по каким-то сказкам.
Внезапно у меня мелькнула одна мысль. Вообще-то, я постоянно об этом думаю, а если не думаю, если голова занята другим, ощущаю; это какое-то подобие страха, сотрясающая все тело дрожь, неукротимая пугающая тревога. Еще раз решительно заявляю: я — рационалист, то есть верю единственно и исключительно в человеческий разум. И тем не менее, будучи самым что ни на есть рациональным рационалистом, руководствующимся лишь здравым смыслом, признаю, нет, даже поддерживаю суеверия. Только начинающие и потому особо рьяные рационалисты — как и люди, которые верят в Бога, — высмеивают предрассудки. У верующих практически нет никаких забот. Они могут все на свете объяснить существованием божественной или сатанинской силы. Другое дело уважающий себя опытный рационалист. Ему не пристало все сваливать на волю Божью. А следовательно, он должен серьезно, с научными мерками подходить к любым странным, пускай даже сверхъестественным явлениям. Да и наука рано или поздно реабилитирует суеверия, и они снова будут в почете. Наверно, не стоит излишне увлекаться троекратным сплевыванием через плечо, но и легкомысленно отказываться от этой традиционной практики нельзя.
В данном случае речь идет о Зверочеловекомороке. Это нечто всю жизнь нас преследующее. Сосредоточившее в себе все, чего мы не понимаем в природе, и все, чего не знаем о человеке, и вообще все, чего не ведаем о неведомом. Зверочеловекоморока никто никогда своими глазами не видел, но каждый хорошо знает, фактически с ним сжился, хотя это вовсе не означает, что когда-нибудь перестанет его бояться. Короче, каждый из нас отлично осведомлен о его обычаях, пристрастиях и даже капризах. Самые впечатлительные могут еще и описать нрав, а то и внешний вид Зверочеловекоморока, хотя я считаю, что внешний вид большого значения не имеет.
Вам, наверно, кажется, что я рассказываю про какое-то чудовище, которое сам придумал. А вот и нет: я только его открыл, то есть научными методами обнаружил его присутствие, и делюсь с вами тем, что знаю. Только и всего. Никаких выводов я пока и сам не могу сделать.
Где он, этот Зверочеловекоморок? Он неизменно оказывается рядом в те странные минуты, которые запоминаются на всю жизнь. Он поджидает нас при внезапном пробуждении, когда, задремав после обеда, мы вдруг просыпаемся и видим за окном багровое заходящее солнце, слышим чириканье воробьев, дерущихся посреди дороги, ощущаем дуновение ветра, теребящего занавеску на окне. В первую секунду все кажется нам чужим, пугающим, незнакомым, будто мы только сейчас родились на свет. Вот тогда он, Зверочеловекоморок, тут как тут.
Он с нами в ночной полудреме; осмелев больше обычного, подкарауливает нас в каждом углу, в каждом клочке темноты, преследует,
Иногда он осмеливается нападать в открытую, среди бела дня, а то и в присутствии других людей. Во время болезни, например, вдруг подкрадывается, и ты уже готов бежать куда глаза глядят, сломя голову, лишь бы от него подальше. В другой раз он может застукать тебя в кафе, в самолете, в кино. Возможно, вам случалось видеть людей, которые, кидая по сторонам безумные взгляды, отчаянно пробираются между рядами кресел к выходу в середине сеанса. Эти люди внезапно, ни с того ни с сего, ощутили его близость и потому, лишившись рассудка, здравомыслия, культурных навыков, забыв о правилах хорошего тона, пускаются наутек, не разбирая дороги, как обложенные со всех сторон звери.
Мне-то кажется, что от него, от этого Зверочеловекоморока, нас защищают наши чувства. Может, в этом и есть их главное назначение? Может быть, то, что мы считаем основной задачей органов чувств, когда-нибудь окажется лишь вторичной функцией, случайным набором действий? Обратите внимание, что нападает Зверочеловекоморок на нас тогда, когда наши чувства вроде как парализованы или сном, или болезнью, или еще по каким-нибудь внешним причинам.
Пани Зофья как-то сказала:
— У меня в комнате на полке лежит жвачка. Можешь ее взять.
Я, конечно, знал, что она жвачку в рот не берет, поскольку худеет и строго соблюдает диету. Пани Зофья же, в свою очередь, знала, что я страшно люблю заходить к ней в комнату. Кстати, я даже сам не понимаю почему. Просто не могу с собой совладать.
Было это поздним вечером, но мне не хотелось зажигать свет. Поэтому по длинному извилистому коридору и по ее комнате до самой полки я брел в темноте. Клянусь вам: темноты как таковой я ни капельки не боюсь. Темнота — это всего лишь отсутствие света. Но в тот раз меня чуть не хватил удар. Он, этот Зверочеловекоморок, был повсюду. В стенах коридора, в дверях прихожей, в полках с книгами, в воздухе, в моем дыхании, в тревожных мыслях.
И все-таки я взял жвачку, но вернулся к себе весь мокрый от пота, дрожа и кипя от злости. К тому времени я уже знал, что стоит выключиться хотя бы одному органу чувств (в данном случае зрению), как Зверочеловекоморок бросается в атаку.
Я, конечно, довольно сумбурно описываю свое открытие. Но это правда очень сложная штука. Я единственный осмеливаюсь касаться проблемы, которую другие обходят молчанием, притворяясь, будто их она не волнует. Однако я без труда распознаю людей, которые безуспешно с ним, то есть со Зверочеловекомороком, борются. Такие люди, слушая твои откровения, улыбаются невпопад, их взгляд вдруг убегает куда-то внутрь, и тогда кажется, что у них что-то болит. Они начинают ерзать на стуле и внезапно, в самый неподходящий момент, встают и торопливо уходят. Большую часть своих повседневных обязанностей выполняют как бы автоматически, по привычке. Это они ни с того ни с сего звонят тебе в двенадцать ночи и спрашивают: «Что слышно?» Полагаю, что далеко не все из нас способны долго выдерживать эту осаду, участвовать в непонятной игре, в бессмысленной схватке. Многие в конце концов добровольно уходят из жизни, а мы, читая некролог, обычно говорим: «Странный все же был человек, наверно слегка ненормальный, что-то в нем такое сидело…»
Какова цель этой кошмарной игры, этого наводящего страх поединка, пока не знаю. Я уже напал на след, но сейчас еще не могу всего объяснить. Откуда он прибывает, этот Зверочеловекоморок, из каких уголков Вселенной (если не из потустороннего мира), что задумал, чего добивается, чем руководствуется?
Быть может, мне еще удастся разгадать эту загадку. Буду очень стараться и рассчитываю на вашу помощь. Ну а если что-то покажется вам слишком сложным или непонятным, не поленитесь вернуться к началу моего рассказа.