ЗвеРра
Шрифт:
Быстро стемнело. Ветер к ночи утих, небо вызвездило. Холодно было так, что, казалось, оледеневшие деревья по обочинам звенят, как стеклянные.
Горожане, топающие по заброшенной дороге, отрастили меха наибольшей длины и пушистости. Шли молча, лишь скрипел снег под меховыми обувками. Зубры с копьями мерно шагали по краям колонны, легконогие лисы мелькали между деревьями, проверяя лес.
Соглядатаи кислых мышей держались на расстоянии, неслышно скользя вслед таборитам. А молодые волки наблюдали из леса, аккуратно отступая, когда приближался лисий дозор.
У Марка
Лунный волк мягко шёл рядом — теперь его всякий бы заметил.
Пытаясь хоть как-то согреться, Марк отвлёкся от неба, стал с усилием сжимать и разжимать пальцы в полосатых перчатках и водить по ноющим зубам тёплым языком. Скосил глаза на Лунного волка — и на остатках упрямого ехидства подумал, что так, должно быть, могла выглядеть собака Баскервиллей, измазанная фосфором от пяток до ушей и светящаяся каждой шерстинкой.
Думал сказать об этом волку, да разжимать рот не хотелось.
Дорога сделала очередной виток, вывела на относительно прямой участок.
Теперь половинка шестой луны замерла в расщелине между двумя остроконечными вершинами, как раз там, куда уводила заброшенная дорога.
Луна манила на волю, звала в распадок, обещала новое и неизведанное.
Но дорогу перерезал, встал стеной серебряный шиповник. И шипы его были острее копий зубров.
У Марка сжалось сердце, вспомнившее прикосновение стража ЗвеРры. Ноги отяжелели, стали ватными. Марк не думал, что это произойдёт так скоро… Он вообще ничего по этому поводу не думал, но мир вокруг — с замёрзшими деревьями, с оставленным где-то там за спиной городом, с уютной мельницей на водопаде, от чьих жерновов пахнет пряностями, а тайники скрывают астролябии и подзорные трубы, мир с идущими вокруг друзьями, домочадцами и последователями — весь этот мир исчез куда-то в одночасье.
Остался только лютый холод, горы, половинка луны меж двух вершин, да дорога, ведущая прямо на луну.
И непроходимая стена поперёк дороги: цветы и листья, отливающие металлом, и колючки, искрящиеся звёздами Млечного Пути.
Морозная стылость странным образом соседствовала с лихорадочным жаром, словно пылающее сердце Марка испуганно билось о ледяную клетку, плавило прутья, обугливалось само, раскалялось сильнее с каждым шагом, но холод вокруг не становился теплее, и шиповник был далеко-далеко, почти у луны.
Марк упрямо и обречённо шагал к Поясу Безумия, выталкивая из себя каждый шаг. Дышать было невыносимо тяжело, воздух колол мирриадами мерцающих колючек, они вцеплялись в нос, в горло, немилосердно жгли в груди. Слёзы, выступающие из глаз, замерзали, превращались
Мир сжался ещё сильнее. Исчезла луна, исчезли горы, исчезла дорога. Марк брёл, спотыкаясь, по вселенской темноте к серебряным кустам. Из всего богатства Вселенной осталось лишь два ощущения: сокращение сердечной мышцы — и пауза, боль и краткая передышка, потому что каждый удар сердца взрывался дикой болью, но прекратить эту боль было невозможно и отступать было некуда, и вся Вселенная жила лишь потому, что Марк шёл к Поясу Безумия Зверры и сердце его из последних сил, но билось.
Билось до конца.
Ослепший, оглохший, онемевший, не чувствующий ни рук, ни головы, Марк сделал последний шаг и рухнул на стену серебряного шиповника, проламывая его, прорываясь на свободу.
Он не видел, как по бокам таранили смертоносные кусты Лунный волк и росомаха, истребитель зверРюг и звеРрюга. Как, тоненько плача от ужаса и боли, упрямо врезался в Пояс Безумия Птека, оставляя клочья шубы, клочья кожи на беспощадных колючках.
Не видел, не слышал яростно визжащих лисичек, изо всех сил рвушихся сквозь кусты, не видел и всех тех, кто пришёл с ним, пришёл за ним сюда.
Не знал, как пылали копья зубров, которыми они пытались смять серебряный заслон. Как луна вдруг из мертвенно-бледной сделалась алой, словно впитав в себя всю кровь из сердца шестого человека, Последней Надежды ЗвеРры.
Марк не знал, что оставшиеся до Пояса Безумия шаги и он, и все, кто шли за ним, преодолевали как в зачарованном сне, словно время у шиповникового заслона замедлилось, замерло густой водой в глубоком омуте. И неслись со всех ног обратно в ЗвеРру волки, а потом снова волк за волком, след в след, из всех башен, — по мосту — и короткой тропой туда, где рвали и не могли порвать Пояс горожане.
Как замер на высшей точке стягивающий ЗвеРру колючий ошейник Безумия, напрягся из последних сил, охватывая её, почти задушенную.
И как врезались в ненавистную стену пришедшие последними отвержденные ЗвеРры.
Кислые мыши принесли накопленную ненависть к ненависти изначальной, и выплеснули принесённое до остатка. Последнего усилия оказалось достаточным, чтобы Пояс Безумия лопнул со свистом, заставив дрогнуть и землю, и Млечный Путь, и кровавую луну между горами.
Огненным обручем запылал охватывающий ЗвеРру круг шиповника, рушилось проклятие, разжимался капкан, захвативший город.
Кислые мыши первыми покинули ЗвеРру, перешли тот рубеж, что отделял проклятое место от остального мира.
А, выйдя за пределы Круга Безумия, разом обернулись, превратились в обычных мышей, решительно откинув свою вторую ипостась, не принесшую им ничего, кроме горя.
И растворились серыми комочками среди кустов и сухих трав, забыв, как страшный сон оставшийся позади уже не серебряный, а чёрный, обуглившийся шиповник и павших на нём звеРрей и звеРриков.
И перестал улыбаться щербатый череп в Волчьих Могильниках.