Звезда цесаревны. Борьба у престола
Шрифт:
— Ведь я люблю, люблю тебя, — шептал он, опьянённый её близостью, запахом её духов, биением её сердца.
— Оставь, оставь, — тихо останавливала его Лопухина.
За портьерой вновь послышалось движение. Но Шастунов не слышал. Он поднял голову и потянулся к Лопухиной воспалёнными губами. Она наклонила к нему голову.
Портьера заколебалась сильнее. Рейнгольд понял наступившее молчание…
— Ты моя, ты моя, — твердил Шастунов.
Рейнгольд сделал резкое движение и, запутавшись в складках
Лопухина вырвалась из объятий Шастунова. Шастунов тоже услышал стук. Портьера сильно колебалась.
— Нас подслушали, — произнёс Шастунов и со стремительной решимостью, прежде чем Наталья Фёдоровна успела удержать его, бросился к портьере, резким движением откинул её и увидел бледное, искажённое яростью, но вместе с тем смущённое лицо графа Рейнгольда… Это было так неожиданно, что Шастунов выпустил из рук портьеру, и она на миг снова закрыла Рейнгольда.
Лопухина слабо вскрикнула и закрыла лицо руками.
Рейнгольд отбросил рукой портьеру и вышел. Он был очень бледен. Сделав шаг вперёд, положа руку на эфес шпаги, он остановился перед поражённым Шастуновым. Никто из них не взглянул на Лопухину, словно окаменевшую, с закрытым руками лицом.
Шастунов первый нашёл в себе силу заговорить.
— Прошу извинения, граф, — с насмешливым поклоном произнёс он, — что я так неосторожно помешал вашему занятию. Но я не знал, что это ваше ремесло, — с презрением добавил он.
— Я не желаю здесь говорить и объясняться с вами, — дрожащим голосом ответил Рейнгольд.
— Я полагаю, — высокомерно ответил Шастунов, — что нам вообще не о чем объясняться. Я не буду объясняться с лакеем, подслушивающим у дверей.
— Ни слова больше! — в бешенстве крикнул Рейнгольд, обнажая до половины пшату.
— Рейнгольд! — отчаянно закричала Наталья Фёдоровна, бросаясь между противниками. — Князь!
Рейнгольд — это Левенвольде. Князь — это ему!
Презренье, отчаянье и злоба наполнили душу Арсения Кирилловича при этом крике Лопухиной. Тяжёлым, презрительным взглядом посмотрел он в её прекрасное, умоляющее лицо и медленно повернулся.
— Князь, — повторила она с мольбой.
— Оставьте меня, — слегка повернув голову, тихо ответил через плечо Шастунов. — Вместо богини я нашёл куртизанку, вместо царицы — любовницу лакея…
Рейнгольд хотел броситься на князя, но Лопухина с неженской силой удержала его за руку.
Не поворачивая головы, Шастунов медленно вышел из комнаты.
— Рейнгольд! Рейнгольд! — с отчаянием воскликнула Лопухина.
— Не пора ли кончить эту комедию? — холодно произнёс Рейнгольд. — Вы больше не будете любовницей лакея, но я советую вам не терять надежды снова сделаться княжеской любовницей.
Он грубо оттолкнул Лопухину и вышел вон.
Несколько мгновений Лопухина глядела ему вслед остановившимися глазами и вдруг, судорожно заломив над головой руки, со стоном упала на пушистый ковёр своей красной гостиной…
XXV
Как человек, неожиданно поражённый тяжёлым ударом, Шастунов в первые минуты не мог отдать себе ясного отчёта, что случилось. Он словно отупел и одеревенел. Какой-то туман заволакивал его ум и душу, и в этом тумана странно мерцали чёрные глаза и бледнело искажённое яростью чьё-то лицо.
— Чёрные глаза! Чёрные глаза! — бессмысленно твердил он, то и дело прикладывая руки к разгорячённому лбу.
Он шёл, не обращая внимания на редких прохожих, не разбирая в темноте дороги, спотыкаясь как пьяный.
Но мало-помалу холодный, резкий ветер и мороз охладили его разгорячённую голову. Он стал яснее понимать всё случившееся, и вместе с этим росло его страдание.
— О-о! — вдруг застонал он, останавливаясь среди улицы. — Она! Она — любовница Рейнгольда! Она всё время обманывала меня. Я был её минутной забавой; я, готовый отдать ей всю кровь капля по капле…
Неровной походкой он пошёл дальше. Невольно ему в голову пришла мысль о самоубийстве. «Но нет, — сейчас же с бешенством подумал он. — Я прежде убью его как подлеца!»
Эта мысль придала силы Шастунову. Он решил сейчас же послать за Алёшей и Фёдором Никитичем и просить их съездить к Рейнгольду и передать ему вызов на поединок.
Дело не могло кончиться иначе. Слова Шастунова, что он не может драться с лакеем, были только одним оскорблением. Конечно, он не мог отказать в удовлетворении графу Рейнгольду, обер-гофмаршалу двора императрицы.
— Князь, вы больны? — воскликнула Берта, увидев Шастунова.
Действительно, князя можно было принять или за больного, или за пьяного. Расширенные глаза его горели неестественным блеском. Воспалённые губы что-то шептали. Казалось, что он даже был нетвёрд на ногах.
Он взглянул на хорошенькое, встревоженное личико Берты и, казалось, не сразу понял её. Потом словно опомнился и с усилием ответил:
— Благодарю, маленькая Берта, я здоров. Только устал… Да, я очень, очень устал…
Но Берта поняла, что её князь не устал, а страдает.
— Пришли мне вина наверх, — закончил князь. Придя к себе, Шастунов тотчас велел Ваське отправиться за Дивинским и Макшеевым.
— Найми лошадей и не жалей денег, — добавил он, кидая ему несколько золотых. — Скажи, чтобы не медлили ни минуты. Дивинский, наверное, сидит теперь у Юсуповых. А поручика Макшеева ищи где хочешь, но только чтобы был он.
— Будет, — решительно ответил Васька и исчез. Берта принесла вино и поставила на стол.