Звезда Давида
Шрифт:
Мрачный дядька буркнул:
– Так война ведь… С ерманцем… Вася наш рядышком с той границей. Я-то те места еще помню по четырнадцатому…
На этот раз Юрий застыл, все же успев поднять сапог. Переводил взгляд с плачущих сестер на мать, затем на заплакавшую в голос Акулину, уткнувшуюся в плечо раскричавшейся дочки. Старшая племянница тоже заревела, хоть и не понимала, что произошло. Николай выдохнул тихо:
– Как… Война… Так ведь пакт… Лектор вон вчерась…
Дядька Иван прямолинейно объяснил, витиевато выругавшись и рубанув рукой по воздуху:
– Так
Юрий неожиданно пришел в себя. Торопливо натянув сапог, вскочил на ноги:
– Пошли! Послушаем, что скажут…
Направился к выходу со двора. Родственники потянулись за ним. Плакали женщины и девчонки. Зашлась в заходы маленькая племянница, но Юрий не обернулся, решительно и твердо шагая к центру станицы…
Он заметил, что со всех дворов потянулись к центру станицы люди. Висели на шеях мужьев и отцов бабы. Горько плакали, чуя неминучую беду…
В тамбуре купейного поезда стоял и курил старик. Редко затягивался папиросой и сразу забывал о ней, глядя за стекло на мелькавшие села, городки и южную местность. В другом углу от него курили двое молодых парней, время от времени бросавших короткие взгляды на задумчивого старика, пиджак которого украшали колодки от орденов и медалей. Папироса дымилась в подрагивающей руке ветерана, падал самостоятельно пепел, а дед ничего не замечал…
Петр Чернопятов узнал о войне в полдень, прогуливаясь с любимой девушкой по родному Подольску. Они шли не спеша. Держались за руки и молчали, время от времени украдкой глядя друг на друга. Иногда взгляды встречались и тогда девушка краснела, а Петр смущенно улыбался.
Все утро молчавшее радио на столбе неожиданно очнулось, напугав влюбленных. Оба вздрогнули от неожиданности. Четкий голос говорил:
– Сегодня в четыре часа утра, без объявления войны…
Диктор говорил и говорил, а Чернопятов никак не мог оторвать взгляда от лица любимой. Нина бледнела на глазах. Испуганно вцепилась в руку Петра. Смотрела ему в лицо расширенными глазами и молчала. Неожиданно и со всей силы прижалась к нему и замерла, спрятав лицо на груди парня. Прошептала:
– Петя, что теперь будет…
А он, подняв голову, смотрел на репродуктор и лишь все сильнее прижимал девушку к себе, чувствуя щекой тепло ее волос. Прослушав сообщение, подхватил Нину под руку и повлек за собой к ближайшему военкомату. По дороге сказал:
– Воевать будем, раз уж так получилось. Сейчас в военкомате все узнаем…
Абрам Гольдберг проснулся поздно. С удовольствием потянулся на постели, весело поглядев на заглядывавшее в окна солнце. Прислушался, повернув голову к двери своей комнаты. Мать и тетя Роза что-то готовили на кухне. Раздавалось постукивание посуды. До чутких ноздрей парня дошел запах жареного лука. Он покрутил головой и вскочил, развалив стопку книг, стоявшую у кровати. Худые тощие ноги торчали их широченных трусов словно палки. Шапка кудрявых волос упала на лоб, когда Абрам наклонился. Он собрал книги в стопку и положил на стол у окна. Это была в основном юридическая литература за второй курс. Принялся торопливо одеваться.
Выскочив из комнаты, наткнулся на отца. Осип Абрамович проглядывал газеты, удобно устроившись в старинном кресле. Посмотрел на сына и поздоровался:
– Доброе утро, Абрам. Как спалось? Спокойно?
Парень улыбнулся:
– Доброе утро, папа. Экзамены за второй курс позади и я сегодня отоспался за все бессонные ночи…
Отец кивнул:
– Да, ты заслужил отдых. Наша мама по этому поводу испекла твой любимый пирог с луком и мясом.
Абрам потер руки:
– Это хорошо! Побегу быстрее умываться, пока пирог не остыл…
Отец уже вслед ему посетовал:
– Что-то сегодня радио молчит все утро…
Абрам и внимания не обратил, скрывшись в ванной. Через пять минут он влетел на кухню с мокрой головой и поздоровался:
– Доброе утро мама и тетя Роза! Где тут мой пирог?
Роза Исааковна с улыбкой посмотрела на племянника и пропела:
– Доброе, Абрам! Доброе! Садись к столу завтракать. Мы специально не стали тебя будить…
Мать перебила сестру:
– Мальчик заслужил отдых! Роза, ты лучше не болтай, а достань пирог, пока он не сгорел…
Абрам взял третий кусок, когда радио «проснулось». После первых же слов диктора, кусок упал на стол, начинка разлетелась по нарядной клеенке. Мать и тетя Роза бледнели на глазах. Таким же бледным был и отец, стоявший в дверях кухни и державшийся руками за косяки. Осип Абрамович даже не заметил, что теплый халат распахнулся на груди и он выглядит неприлично…
Абрам с самым суровым выражением на лице встал, едва Молотов закончил говорить. Тщательно протер руки кухонным полотенцем. Посмотрел на застывших родных:
– Папа, мама, тетя Роза, я иду в военкомат…
Мать кинулась к нему. Вцепилась в рубашку на груди, подтягивая сына к себе:
– Нет! Ты студент! Ты должен учиться! Ты у меня один!
Тетя Роза добавила дрожащим голосом:
– Юристы нужны стране…
Сын взглянул на отца, смотревшего на него застылым взглядом. Твердо сказал:
– Папа, я должен!
Осип Абрамович подошел к жене и оторвал ее руки от рубашки Абрама. Плечи опустились и он разом постарел. Взглянул в глаза сына:
– Пусть идет… Он взрослый…
Парень сразу направился в коридор. Женщины заплакали, выскочив следом за Абрамом в коридорчик. Отец тоже вышел из кухни, шаркая ногами в войлочных шлепанцах. Сейчас он выглядел на свои пятьдесят шесть…
Йохим Кацман жил в Минске и узнал о войне от матери, которая постучалась в дверь его комнаты и встревоженно сказала:
– Йохим, солнце мое, спешу тебя огорчить. Началась война! Ты представляешь? Оказывается немцы уже бомбили Минск! То-то я слышала какой-то грохот…