Звезда Гаада
Шрифт:
— Благ и Кайер слишком сильно пекутся о своих интересах и обидах, — Тайаелл вздохнул, — К тому же, они заодно. Уже несколько столетий.
— Постой-ка, ты пытаешься выкупить свою жизнь раскрытием каких-то тайн белокрылых? — сердито взглянул на него Старейшина их противников, — Так слушай: не выйдет. Я не намерен тебя отпускать. Ни за что.
— Я только лишь волнуюсь о Карии, — серьёзно взглянул на него пленник, — Предупреждаю, что она страшно влипла, послужив причиной ссоры для нашего Старейшины и его главного помощника.
А что-то нестрашное
Я переступила порог и, обойдя стол, села напротив Гаада. Тайаелл, чуть подумав, тоже сел с той же стороны столешницы, что и я, но с краю. И от повара подальше. Хозяин Чёрной земли задумчиво глянул на него, но тут же отвернулся.
Какое-то время мы задумчиво следили за Карстом, серьёзно перемешивающим суп. Затем рыжий серьёзно зачерпнул жижу ложкой, подул на бульон, попробовал, зажмурившись. И, кажется, всем нам тоже захотелось попробовать его стряпни.
Гаад отвернувшись, проворчал:
— Я пытался удержать Карию хотя бы на границе жизни. Мне некогда было драться с Кайером. А потом её уволок от него подальше — она ещё слишком слабой была. Эх, такую удачу из-за этой слабоумной упустил! А потом отправился восстанавливать Равновесие…
— В общем, ты как обычно трудился до самого рассвета, — рыжий сочувственно ложкой качнул — и мы с тоской проследили, как с неё капает на пол ароматная горячая капля бульона, — Иди, приведи себя в должный вид, а то я тебе хлеба не дам!
— Желаешь мной командовать? — Гаад мрачно прищурился.
— Хочешь сидеть без хлеба? — сурово спросил его повар.
Тай растерянно наблюдал за перебранкой Старейшины и его слуги. Разумеется, на Белой земле до такой степени хамства никто не доходил. Или же самые смелые жили недолго. Хотя Кайер и не стеснялся сколько-то перечить Благу. То ли из-за дружбы, то ли он сам был достаточно силён, чтобы защититься.
— Я о твоей репутации забочусь, между прочим! — проворчал рыжий.
— А он всё равно отсюда не выйдет, — ухмыльнулся Гаад, — Так что докладывать о том, как чёрный Старейшина ведёт себя дома, будет некому.
Злость захлестнула меня. Едва не сорвалась, чтоб наорать на мучителя. Тот быстро на меня покосился, когда уже было думала открыть рот, но взгляд отвёл сразу же. Карст снова пробовал суп. А вот Тайаелл с большим интересом следил за мной и Старейшиной. Эх, не стоит мне лишний раз лаяться с Гаадом. Всё-таки, жизнь моего друга сейчас полностью зависит от главы чернокрылых. И взяв пленника к себе, Гаад сколько-то оградил его от издевательств других обитателей Чёрной земли, хотя и ненадолго.
Гаад так и не умылся, не причесался. Не то из вредности, не то, чтоб показать, кто на этой территории главный.
Поев, допив воду из кувшина, хозяин Чёрной земли поднялся, снял рубашку, небрежно бросил в кресло:
— Пойду, искупаюсь, — и вместо того, чтобы воспользоваться дверью, вылез в открытое окно.
Да, несмотря на его кажущуюся худобу и хрупкость, мускулы у него всё-таки есть, правда не такие заметные, как у Блага и Кайера, которые нарочно часто тренируются. А ещё увидела на спине Гаада большой кривой шрам, тянущийся от правого плеча почти до самой поясницы. Странно, он же вроде бы умеет залечивать раны.
Мальчик лет семи-восьми, черноволосый, с зауженными глазами выскочил из леса и потрясённо застыл, смотря на горящие дома, на изрубленные тела на улице. Знакомых и каких-то чужих, не то бродяг, не то воинов. Руки его тряслись, отчего из переполненной корзины вывалились стебельки разных трав и цветов. Неожиданно ребёнок вздрогнул, отбросил свою драгоценную ношу и кинулся к дому, стоящему на отшибе. До того пламя ещё не дошло.
На крыльце лежал мужчина, сжимавший в руках рукоять меча. Отрезанное неведомым оружием лезвие валялось неподалёку. И был он очень похож на мальчишку, разве что смуглый и глаза поуже. На его изрезанной рубашке, пропитавшейся кровью из многочисленных ран, проступили грязные следы чьих-то сапог. Побледнев, мальчишка бросился в дом. Там на полу лежала красивая русоволосая женщина. Пальцы её сжимали рукоять кинжала, который она сама в себя всадила. Ребёнок с трудом поднял с пола тяжёлый ухват, рванулся было наружу. Умирающий отец схватил его за ногу:
— Не сейчас, Гаад.
— Они уйдут, а я… я… — ребёнок заплакал.
— Ты вырастешь сильным — и отомстишь за нас. Ты… найдёшь… того… кто… — раненный не договорил.
Осиротевший мальчишка рыдал и плакал, тряс его, но отец так и не очнулся. На отчаянные крики собралось семеро воинов и ещё несколько странных типов в лохмотьях. Мужчины со смехом затолкнули Гаада в дом. Закрыли дверь и ставни снаружи. Подожгли здание — и ушли, довольно смеясь, будто сделали доброе дело.
Вскоре над лесом, поодаль, тоже взмыл чёрный дым, послышались испуганные и отчаянные вопли.
Что затрещало в горящем доме, что-то обрушилось. Отчаянно вскрикнул ребёнок.
Чуть погодя отвалилась деревянная ставня, отрезанная от петель. Кашляющий, задыхающийся мальчишка в обгорелой одежде выбросил наружу кинжал, на котором около рукояти всё ещё оставались капли крови его матери, с трудом забрался на подоконник, выпал на смятую клумбу около дома. Он уже не плакал, только до крови искусал нижнюю губу, чтобы не закричать, не выдать себя своим криком. На его спине сквозь дыру с обгорелыми краями была видна длинная глубокая кривая рана.
Гаад поднялся, бросил взгляд на отца, так и не сумевшего защитить свой дом, хотя и старавшегося изо всех сил. И медленно, подавленно побрёл прочь. В чащу леса, подальше от родного дома, охваченного пламенем, в сторону от лесной деревни, захваченной врагами.
Тёмная дымка клубилась у его ног, у его груди: в сердце мальчика боль превращалась в жгучую ненависть к убийцам его родных.
А солнце весело светило на лес, на горящие деревни, на выжженные поля, как будто небесному светилу было всё равно, что здесь случилось. Да и лёгкие пушистые облака безучастно скользили по ярко-голубому небу.