Звезда КЭЦ
Шрифт:
Справа вспыхнул огонек – вероятно, взрыв портативной ракеты Крамера. Нет, я не буду больше стрелять без толку. И вот в момент моего жуткого отчаяния я увидел Звезду Кэц совсем не в том месте, где предполагал. Не помня себя от радости, я выстрелил и закувыркался пуще прежнего. Мною овладел страх. Эти цирковые упражнения были совсем не в моем духе… И вдруг что-то ударило меня по ноге, затем по руке. Уж не астероид ли?.. Если моя одежда прорвется, я моментально обращусь в кусок льда и задохнусь… У меня по коже поползли мурашки. Быть может, в моем костюме уже образовалась скважина и межпланетный холод пробирается к телу?
– Наконец-то я поймал вас. Наделали вы мне хлопот… Я думал, что вы ловчее. Только не стреляй те больше, пожалуйста. Вы метались из стороны в сторону, словно пиротехническая шутиха. Я едва не упустил вас из виду. Вы бы тогда совсем пропали.
Крамер отбросил мой белый плащ, в котором я совсем запутался, и живительные лучи Солнца быстро согрели меня. Кислородный аппарат был в исправности, но я еле дышал от волнения. Крамер, подхватив меня под мышку, как при первой высадке из ракеты, стрельнул слева, справа, сзади. И мы помчались. Впрочем, движения я не ощущал, видел только, что «вселенная стала на место». И Звезда Кэц будто падает вниз, а навстречу нам несется звездочка обсерватории. Она разгорается все сильнее и сильнее, как переменная звезда.
Вскоре я мог различить внешний вид обсерватории. Это было необычайное сооружение. Представьте себе правильный тетраэдр: четырехгранник, все грани которого – треугольники. В вершинах этих треугольных пирамид помещены большие металлические шары со множеством круглых окон. Шары соединены трубами. Как я узнал впоследствии, трубы эти служат коридорами для перехода из одного шара в другой. На шарах воздвигнуты телескопы-рефлекторы. Огромные вогнутые зеркала соединены с шарами легкими алюминиевыми фермами. Обычная на земле телескопная труба в «небесном» телескопе отсутствует. Здесь она не нужна: атмосферы нет, поэтому рассеивания света не происходит. Кроме гигантских телескопов, над шарами возвышаются сравнительно небольшие астрономические инструменты: спектрографы, астрографы, гелиографы.
Но вот Крамер замедлил полет и изменил направление – мы приблизились к одному из шаров по касательной линии и остановились вплотную возле трубы, которая соединяла шары, не коснувшись ее. Такая предосторожность, как потом объяснил мне Крамер, была вызвана тем, что обсерватория не должна испытывать ни малейших толчков. Горе тому посетителю, который, причаливая, толкнет обсерваторию. Тюрин гневно обрушится на гостя, заявив, что ему испортили лучший снимок звездного неба и чуть ли не погубили его жизнь…
Крамер осторожно нажал кнопку в стене. Дверь открылась, и мы проникли в атмосферную камеру.
Когда воздух наполнил ее и мы сняли костюмы, мой проводник сказал:
– Этот старик буквально прирос к телескопу. Он не отрывается даже для еды. Пристроил возле себя баллончики, банки и посасывает из трубки пищу, не прекращая наблюдений. Да вы и сами увидите. Пока вы будете с ним беседовать, я слетаю в новую оранжерею. Посмотрю, как там идут работы.
Он вновь надел скафандр. А я, открыв дверь, ведущую внутрь обсерватории, попал в освещенный электрическим светом коридор. Лампы были у меня под ногами – оказывается, я влетел в обсерваторию вниз головой. Чтобы случайно не раздавить ногами лампы, я поспешил ухватиться за спасительные ремешки у стен. Складные крылья
Было очень тихо. Обсерватория казалась совершенно необитаемой. Только мягко гудели вентиляторы, да где-то раздавалось шипение, по-видимому, кислородных аппаратов. Я не знал, куда мне направиться.
– Эй, послушайте, – сказал я и кашлянул. Полное молчание.
Я кашлянул громче, затем крикнул:
– Есть здесь кто-нибудь?
Из дальней двери показалась лохматая голова юного негра.
– Кто? Что? – спросил он.
– Федор Григорьевич Тюрин дома? Принимает? – пошутил я.
На черном лице белозубым оскалом сверкнула улыбка.
– Принимает. А я спал. Я всегда сплю, когда у нас во Флориде ночь. Вы вовремя меня разбудили, – сказал словоохотливый негр.
– Как же вы из Флориды попали на небо? – не утерпел я.
– Пароходом, поездом, аэропланом, дирижаблем, ракетой.
– Да, но… почему?
– Потому, что я любопытный. Здесь так же тепло, как во Флориде. Я помогаю профессору, – слово «профессор» он произнес с уважением, – он ведь совсем дитя. Если бы не я, он умер бы с голоду возле своего окуляра. У меня есть обезьянка Микки. С ней не скучно. Есть книги. И есть большая интересная книга – небо. Профессор рассказывает мне о звездах.
«По-видимому, этот старик не такой уж страшный», – подумал я.
– Летите прямо по коридору до шара. В шаре есть канат. И он приведет вас к профессору Тюрину.
Послышался крик обезьянки.
– Что? Не можешь посмотреть, кто здесь? С кем я разговариваю? Ха-ха! Она теперь барахтается в воздухе посреди комнаты и никак не может опуститься на пол. У нее непременно отрастут крылья, – убежденно добавил негр. – Без крыльев тут плохо.
Я пролетел до сферической стены – ею заканчивался коридор, – открыл дверцы и очутился в шаре. К стенкам шара были прикреплены машины, аппараты, ящики, баллоны. От входной двери наискось был протянут довольно толстый канат. Он пропадал в отверстии перегородки, которая разделяла шар на половины. Я ухватился за канат и, перебирая его руками, начал подвигаться вперед – вниз или вверх, не могу сказать. С этими земными понятиями приходится распроститься раз навсегда.
Наконец я пролез в отверстие и увидал человека. Он лежал в воздухе. А от него во все стороны шли тонкие шелковые шнуры, прикрепленные к стенкам.
«Как паук в своей паутине», – подумал я.
– Джон? – спросил он неожиданно тонким голосом.
– Здравствуйте, товарищ Тюрин. Я Артемьев. Прилетел…
– А, знаю. Директор говорил. На Луну? Да. Летим. Отлично.
Он говорил, не отрывая глаз от окуляра и не делая ни одного движения.
– Садиться не приглашаю: не на чем. Да и не нужно.
Я постарался осторожно подобраться поближе к «пауку», чтобы лучше рассмотреть его лицо. Первое, что я увидел, – это огромную копну белоснежных густых волос и бритое, немного бледное лицо с прямым носом. Когда Тюрин чуть-чуть повернул голову в мою сторону, я встретил живой взгляд черных глаз с красноватыми веками. Вероятно, он переутомлял свои глаза.
Я кашлянул.
– Не кашляйте в мою сторону, беспорядок наделаете! – строго сказал он.
«Начинается, – подумал я. – Уж и кашлять нельзя».