Звезда королевы
Шрифт:
Мария, при всем своем уме, была малоопытна, тем паче — в делах изощренной эротики, а потому долго не понимала, почему теткины подружки-сплетницы не то сочувственно, не то презрительно говорят о дружбе королевы и княгини Ламбаль. Мария Тереза Ламбаль была искренне преданна королеве. Принадлежа к одному из знатнейших и богатейших семейств Франции и потому не жадная до денег, не властолюбивая, нежная, сентиментальная натура, не очень умная, а потому не интриганка, не очень честолюбивая, не азартная, она с искренним дружелюбием отвечала на внимание королевы, не требовала подарков, не устраивала протекций, а ее влияние распространялось лишь на частную жизнь Марии-Антуанетты. Но в этом-то и состоял весь интерес для сплетниц, ибо и княгиня Ламбаль имела все основания быть недовольной своим браком! Через несколько дней после
Так Мария впервые услышала об острове Лесбос и его запретных играх, а услышав, содрогнулась. Она-то ведь тоже была несчастна в браке… нет, нет, только не это! У нее хватало присутствия духа бестрепетно выдерживать тетушкины ужимки и ее грубую откровенность, оправдываемые тем, что «elle n' ami plus de sexe! [127] «, однако опасливое недоверие не покидало Машу — врата ее души захлопнулись перед всеми попытками графини Евлалии и ее приятельниц навязать ей свою дружбу.
127
В ее возрасте она уже бесполое существо ( фр.).
Выходило, Мария снова погружалась в одиночество — в свое бесполезное, никому не нужное и не интересное одиночество!
В самом деле — постепенно не только выказывать свои чувства, но и вообще говорить сделалось между Марией и бароном как бы верхом неприличия. Они просто жили рядом, порою неделями не обмолвливаясь ни словом, но непрестанно ощущая раздражение от соседства друг друга. И поэтому ни тетушке, ни мужу, ни кому другому не смогла рассказать Мария о том, что однажды в сумерках, уходя от графини Евлалии и уже садясь в свой экипаж, она вдруг заметила некую фигуру, вжавшуюся в стену сада и как бы пытавшуюся слиться с ней. Похоже было, что тот человек кого-то выслеживал, стараясь остаться незаметным… не вор ли, алчущий добычи? Мария хотела воротиться, поднять тревогу, да раздумала: она знала, что изощренные пристрастия теткиных подруг не по нраву их мужьям, так что кто-то из них вполне мог выслеживать здесь свою не охочую до супружеских ласк половину либо сам, либо с помощью нанятого сыщика; поэтому не дело Марии, которая все больше брезговала этими дамами, вмешиваться. Вдобавок что-то в фигуре этого человека показалось ей знакомым, и Мария так была занята попытками его вспомнить, что не заметила дороги домой. Она попусту напрягала память до самого вечера, а потом рукой махнула: верно, почудилось!
К ужину тем вечером подали прекрасное анжуйское вино, и в миг, когда Мария ощутила на губах его сладость, сердце вдруг глухо стукнуло где-то в горле — она вспомнила жар огня в камине и жаркий, алый бархат покрывала на широкой кровати, она вспомнила терпкую сладость вина, которое она шаловливо слизнула с горячих губ…
Она вспомнила этого человека.
Вайян!
Удивительное дело! До сей минуты Мария почти не думала о нем, даже в связи с беременностью, которая была в ее сознании как бы следствием вообще всего приключения в замке, а не объятий на кровати под пологом. Не менее удивительно, что никто и ни разу — никто и ни разу! — ни барон, ни тетка, ни Комаровский не спрашивали у Марии, чего ради разбойники похитили ее и держали в своем вертепе. Сначала, наверное, было слишком велико потрясение от ее побега, потом как-то недосуг сделалось… а барону, очевидно, вообще было безразлично все случившееся с женой, лишь бы не страдало его renommee [128] . Ну а сама Мария начисто позабыла не только о Вайяне, но даже и о цели своего похищения — любыми пытками вынудить ее написать завещание. И вот теперь, после внезапной встречи, всколыхнулись прежние подозрения и родились новые: а не потому ли Корф и графиня Евлалия обошли молчанием сие несчастное приключение, что кто-то из них доподлинно знал его причину и опасался при расспросах невзначай проговориться?..
128
Репутация ( фр.).
Это открытие наполнило душу Марии таким холодом, что она поспешила поскорее откреститься от своих домыслов, напомнив себе, что этим двоим завещание ее вовсе не было надобно. Да, муж равнодушен к ней; да и тетка, можно сказать, тоже — ведь Мария дважды не оправдала ее надежд: не сумела приобресть власть над Корфом и не захотела привлечь к себе внимания знатных и богатых тетушкиных покровительниц. Да, все так, но это — семья Марии, единственная, какая могла у нее быть здесь, в Париже, без них она окажется вовсе одна. Проще было полагать по-прежнему, что Вайян действует по наущению некоего неведомого недоброжелателя.
Теперь ей казалось, что Вайян везде, что он следит за нею неотступно… Его стройная, проворная фигура мелькала в полумраке рассвета и сумерек, мелькала меж деревьями сада; силуэт его проскальзывал сквозь неплотно затворенные окна библиотеки и блуждал по дому, словно призрак какой-нибудь неупокоенной души…
Словом, Вайян и страх перед его внезапным появлением, несомненно, какое-то время занимали бы Марию, когда бы неожиданная причина не заставила ее вновь позабыть о приключениях в старом замке.
Имя причины было — Николь.
Свойство натуры Марии было таково, что она очень счастливо умела забывать о неодолимых препятствиях. Неразрешимые загадки могли какое-то время тревожить ее ум, но, не находя разрешения, Мария умела забывать о них или подыскивать такой ответ, который устраивал бы ее, даже не будучи истинным. Ей, с ее взбаламученной, израненной душою и неопытным умом, было иначе не выжить в мире горьких загадок, ежеминутно задаваемых жизнью, а потому Мария бессознательно применялась к обстоятельствам, в то же время применяя их к себе, замечая только то, что хочется заметить. Слишком больно было думать о том, что ее муж каждую ночь расточает ласки французской девке, а потому Мария старалась не думать о Николь, как если бы ее вовсе не существовало. Ведь та всего лишь умело воспользовалась удобным моментом, а Мария его упустила — за что же, собственно, злобствовать на эту многоопытную девственницу?
Проще жить, когда образ твоего врага несложен, однако жизнь не обманешь, она любит ставить препятствия, а потому Мария почувствовала себя так, будто снова лежит под поваленным деревом, сброшенная с лошади на всем скаку, когда Николь, внезапно появившись в ее комнате, чуть не с порога заявила:
— Простите великодушно, votre ехсеiiеnсе (тут Николь помедлила, дабы Мария успела прочувствовать издевку сего величанья), но я все забываю исполнить некое поручение, имеющее до вас непосредственное касательство. Еще с прошлого года… ах, забывчивость моя не имеет оправданий! — И она повинно склонила голову.
Мария опустила на колени недоплетенное кружево и недоверчиво взглянула на Николь.
После той достопамятной сцены на крыльце жена и любовница барона Корфа ни слова друг другу не сказали, иногда месяцами не виделись вовсе. И вот Николь стоит с видом смиренницы да еще изъясняется нарочито округлыми, любезными фразами… подозрительно!
Николь, потупясь, вытащила из-за спины скомканный батистовый платочек.
— Вот, баронесса… это ваше.
Мария опасливо взяла платочек, повертела в руках. Ее платочек, в самом деле: изысканно вышитые буквы М и К в вензеле баронской короны — Глашенька, великая мастерицам-вышивальщица, любила тешить такими вот пустячками свое самолюбие, оскорбленное за барыню, которой пренебрегал супруг-барон.
Таких платочков было у Марии с полсотни, так что один утерянный — не самая великая беда. — Ну и что? — нетерпеливо, словно ей не в меру недосуг, понукнула Мария.
— Я же говорю, — наивно хлопнула ресницами Николь, — позабыла я платочек вам передать, еще тогда-а оставленный в доме моей тетушки…
Крючок выпал из кружева и, скатившись по складкам пышного платья, стукнулся о паркет. И Мария, и Николь с равным вниманием проследили его путь и разом вздрогнули, ибо легкий этот звук показался неожиданно громким в наступившей тишине. Мария, пытаясь сообразить, что все это значит, подняла крючок…