Звезда королевы
Шрифт:
Мамаша Дезорде наблюдала за нею с умильной улыбкой, вовсе не шедшей к ее толстощекому хитроватому лицу, однако вполне искренней.
— Извини, я не хотела, чтоб ты видела это… — Она почти виновато кивнула в разрытый угол. — Это я от страха, понимаешь? Дома-то, в Париже, у меня все устроено как надо, все остается шито-крыто, случись неладное; а здесь надобности пока не было, ну, я и растерялась.
Мария понимающе кивнула. Уж конечно, у такой проныры, как мамаша Дезорде, все должно быть предусмотрено. Наверняка в ее конуре на улице Венеции есть какой-нибудь подвал, куда она спускает тела несчастных женщин, которые умирают во время avortemente, а потом, под покровом ночи,
Странно, от доверия, которым к ней прониклось это чудище с руками по локоть в крови невинных, Мария совсем перестала бояться. Что ж, существует ведь множество женщин, которые возносят за мамашу Дезорде благодарственные молитвы, вот и она сама будет вечно поминать ее добрым словом, — так стоит ли судить sage-femme за то, что она заботится о собственной безопасности?
— Я никому не скажу, — твердо пообещала Мария. — Будьте спокойны, клянусь!
Лицо старухи прояснилось:
— Спасибо, голубушка. Сказать по правде, я уж подумывала покончить с этим ремеслом: больно уж хлопотное, ненадежное… хотя знала бы ты, как играет кровь, когда эти глупые девчонки молят меня о помощи, а потом благодарят, целуют руки, называют благодетельницей! Право слово, никакая мать не делает столько для своих дочерей, сколько я — для этих grues [117] ! А ведь частенько приходят ко мне и знатные дамы… вроде тебя! — Она лукаво усмехнулась, и Мария невольно улыбнулась в ответ, понимая, что маскарадом своим не смогла ввести опытную повитуху в заблуждение.
117
Распутницы ( фр.).
Мамаша Дезорде нравилась Марии все больше — своей простотой, бесхитростностью и полным отсутствием сословных предрассудков. Она держалась с Марией как равная — она бы и с королевой держалась точно так же, понимая значимость и жизненную важность своего ремесла.
— Вот скажи, как мне быть. — Подсев на край кровати, мамаша Дезорде озабоченно свела на переносице брови. — Сватается ко мне один тут… сосед. Не пойти ли мне за него? Он вполне зажиточный человек. Да и поля наши, и виноградники — все рядом. Вот бы объединить их! У него родни никакой, и я одна, как перст… правда, есть племянница, да она в Париже отменно пристроена. А я бы и фамилию сменила, и забыла бы о прошлом начисто… ходила бы каждый день к обедне, жертвовала бы на храм… а занималась бы только замужними роженицами, никаких тебе тайных дел! Руки у меня золотые, глядишь, и зачлись бы мне добрые дела… я ведь все-таки немало безгрешных душ загубила… pauvres petites [118] ! — Она несколько раз торопливо перекрестилась.
118
Бедные малютки ( фр.).
Мария глядела на нее во все глаза. Ей приходилось слышать, что падшие женщины больше всего на свете мечтают на склоне лет вести жизнь добропорядочных буржуа; верно, общение с ними подействовало и на мамашу Дезорде.
— Что сказать вам, милая мадам? — задумчиво говорила Мария. — Поступайте, как велит вам сердце, однако же, думаю, очень многие женщины окажутся несчастны, если вы решите не возвращаться в Париж, — ведь вы спасаете их честь, а может быть, и жизнь!
Мамаша Дезорде едва не прослезилась от этих лестных слов, но тут же расплылась в широчайшей улыбке:
— Да уж! Иной раз кажусь себе всемогущей, словно… Господь Бог! — Она опять перекрестилась, словно извиняясь перед Господом. — Ты и не представляешь, чего только я ни делывала! — Она игриво шлепнула Марию по руке. — Однажды я даже сделала девственницу из шлюхи!
Мария недоверчиво вскинула брови.
— Вот те крест святой! — запальчиво выкрикнула матушка Дезорде. — Жизнью своей клянусь, чтоб мне глотать раскаленные уголья на том свете, если лгу! Племянница моя — я говорила тебе о ней, — с малолетства была девка горячая. Ей не было еще двенадцати, когда она легла с богатым дворянином — тот любил только маленьких девственниц, — а потом вошла во вкус плотской любви. Я уж счет потеряла, сколько раз опрастывала ее, а она как сучка — одернет юбку и снова бежит в кусты с первым встречным. И вот лет пять-шесть назад, когда она едва не истекла кровью у меня на столе, я и говорю: «Николлетт, еще один avortemente — и ты сойдешь в могилу, поняла?» Ну, девка испугалась и решила взяться за ум. А через некоторое время вдруг прибежала ко мне и говорит…
— Неужто опять забеременела? — с живым интересом воскликнула Мария.
— Да что ты! — отмахнулась матушка Дезорде. — Ничуть не бывало! Она нашла себе хорошее место… Николлетт моя — отменная модистка, и причесать умеет, и в парфюмерных снадобьях сведуща! Так вот, нашла она место у какой-то богатой дамы, которая положила бы ей очень приличное жалованье и даже обещала взять с собой в путешествие, однако она очень строга по части морали, а Николлетт за себя никак не ручалась.
Что было делать? Пораскинули мы мозгами, взяла я кривую иголку с бараньей кишочкой вместо нитки — да и зашила кое-что у своей племянницы. Аккурат девица, ну не отличишь! Мало ли, вдруг выгодная партия представится, так вот вам, пожалуйста — полная невинность, на простыне после брачной ночи кровушки будет — лужа! И что ты думаешь? — возбужденно взвизгнула она, награждая внимательную слушательницу увесистым фамильярным тычком в бок. — По-моему и вышло! Николь попалась на глаза какому-то богачу-москвитянину, который был охоч до девственниц, и вот уже три года согревает его постель, ну а на жену свою он и не смотрит!
И она зашлась счастливым смехом, даже не замечая, что слушательница лежит недвижимо и смотрит расширенными глазами куда-то вдаль.
Николь! Она сказала — Николь!
Ну да, можно было бы сообразить и раньше: ведь Николлетт — это уменьшительное от Николь…
О Господи! Так вот в чем дело!
Марии хотелось враз смеяться и плакать. Ну и хитрюга! Вот почему эта девственница оказалась столь порочно соблазнительной, что Корф не захотел с ней расстаться. За ее плечами богатейший опыт любовных игр. Она обманула их всех: и опытную графиню Строилову, и наивную Елизавету, и глупую Машеньку, и, конечно, Корфа, для которого главным в любви была только кровь на простыне.
Ну и ну! Девственница Николь! Как бы не так! Вот так история! Однако же крутенько придется этой шлюхе, когда Мария, вернувшись, поведает барону эту пикантную историю… О, несомненно, он будет просто в восторге от того, каким дураком его выставили! Пожалуй, обман, учиненный Машенькой, покажется ему сущей безделицей, детской шалостью в сравнении с грандиозной аферой, затеянной Николь!
Внезапно расхохотавшись, Мария приподнялась и стиснула руки мамаши Дезорде!
— Вы и представить себе не можете, как я вам благодарна, милая, милая мадам! — воскликнула она. — Если бы вы только знали…