Звезда королевы
Шрифт:
— Вчера вечером, чудилось мне, искра вспыхнула меж нами. Я рвался в драку с этим идиотом, «аббатом Миоланом», чтобы снова и снова ощутить прикосновение ваших рук, почувствовать вашу тревогу за меня. Сердце мое пылало от счастья. Этой ночью я пойду не к Николь, а к своей жене, к своей любимой! Забуду о своей клятве, думал я… малодушно думал я! Мною вновь овладела та же любовь к вам, что и пять лет назад. Их не было, пяти лет ревности, обиды, тоски, нарочитой ежедневной мстительной измены вам — в отместку за вашу ложь!
Корф тряхнул головой и умолк, словно опять задумался об этих пяти годах их мучительного брака.
Мария тоже молчала, но глядела на мужа с такой мольбой, словно от его
— Я не стал предупреждать вас о намерении своем, опасаясь услышать отказ или увидеть его в ваших глазах. Я решил: просто приду… просто обрушу на нее всю свою страсть — и сумею зажечь ее ответной страстью! Но дома меня ждал посетитель…
Мне пришлось уехать, однако ни разу еще я не был столь равнодушен к тому делу, которое составляет суть моей жизни, как сегодня. Я вернулся так скоро, как мог; сразу кинулся в вашу комнату… она была пуста! Я не мог поверить своему несчастью, я поднял с постели вашу субретку и едва не вытряс из нее душу, выпытывая, а потом чуть не на коленях вымаливая, — где и с кем моя жена. Да куда там! Она залила все вокруг своими дурацкими слезами, но не проронила ни звука. Однако же, едва я выпустил ее, она попыталась куда-то бежать — предупредить вас, как я теперь понял! — Он брезгливо дернул за края рваной рубашки, которые Мария безуспешно пыталась стянуть на груди, и тут же отвернулся с миной отвращения на лице.
— Осознав, что обманут — вновь обманут! — я решил выплакаться в пышное, привычное плечико Николь, — он коротко, злобно хохотнул, — и отправился к ней.
При этих словах у Марии обморочно подогнулись ноги, и она принуждена была опереться о край стола, чтобы не упасть.
— Глашенька пыталась помешать мне, но я запер ее на засов и отправился к любовнице — взять то, что не пожелала дать мне жена. Но и тут меня ждала осечка! Николь, словно нарочно, оказалась не одна. Вот уж такого я и вообразить не мог. В комнате ее, судя по звукам, с ней забавлялся полк солдат. Поразительно — это меня ничуть не затронуло. Я повернулся и ушел. Малоприятно, конечно, чувствовать себя полным идиотом, но спасибо хотя бы за то, что у меня открылись глаза: оказывается, я был им все эти пять лет! Сегодня утром поставлю господина Симолина в известность о своем намерении как можно скорее развестись с женой. — Мария только еще ниже опустила голову, словно под секирою, но не проронила ни звука. — Сегодня же и Николь отбудет из моего дома восвояси…
Он не договорил. Стук колес по мостовой показался столь громким, что оба невольно вздрогнули. Корф шагнул к окну, взглянул — и окаменел, вцепившись в край тяжелой шторы. И вдруг с хриплым, горловым стоном рванул к себе Марию с такой силой, что она больно ударилась грудью о подоконник и упала на колени, однако Корф прижал ее лицо к подоконнику, так что она могла видеть остановившийся у ворот запыленный экипаж, запряженный парою усталых лошадей. Возница соскочил с козел, открыл дверцу и подал руку, помогая выйти высокой, стройной даме в трауре, словно она возвращалась после посещения кладбища.
Сунув вознице монету, дама подняла глаза… лицо ее сделалось видно. Это была Николь.
«Она нарушила уговор! Вернулась раньше времени!» — чуть не закричала Мария, и в тот же миг сильные руки оторвали ее от пола, и бледное от ярости лицо Корфа приблизилось к ее лицу.
— Значит, Николь нынче ночью не было дома? — прошипел он. — Значит, нынче ночью полк солдат забавлялся в ее комнате не с ней? А… с кем? Может быть, вам, сударыня, это ведомо? И заодно откройте мне, откуда шли вы, полуголая? Где вы встречались с любовником? Где?! Не в комнате ли Николь? — Он отшвырнул Марию от себя, и она упала, ударившись спиной о поставец, дверцы которого распахнулись, и оттуда с грохотом посыпалась какая-то посуда.
От боли Мария почти лишилась чувств, и прошло какое-то время, прежде чем она смогла открыть глаза и взглянуть на барона, который глядел на нее не то с отвращением, не то с ужасом.
Так вот чем это кончилось… Позором двух супругов, томящихся друг по другу!
Тяжкие рыдания сотрясли все тело Марии, но она страшным усилием воли остановила слезы. Нет, она не будет плакать при нем, нельзя, нельзя этого допустить!
Попыталась встать, однако ноги не держали, и Мария опять опустилась на пол.
Корф протянул было руку — помочь, но тут же отвернулся, принялся поднимать с пола упавшую посуду. Руки его тряслись, и какие-то стаканы снова и снова падали на пол.
Один из них подкатился к ногам Марии, и она равнодушно взглянула на него. Редкостная вещь — янтарный бокал. Изящная игрушка, какое благородство линий! А вот другой такой же под столом… нет, чуть темнее. А вот этот еще более темный, отливает красным, как рубин. Разве бывают красные янтари?
Красные янтари… В затуманенном мозгу медленно проплыло воспоминание: в деревенской лавочке, где-то близ Кенигсберга, граф Егорушка Комаровский с жаром растолковывает хозяйке, пожилой курносой немке в чепчике, что еще римлянам был известен секрет окраски янтаря в красный цвет. А Маша задешево накупила там ожерелий, серег, браслетов, винных кубков из янтаря, как темного, почти черного, так и медово-желтого и даже рубиново-красного. Хозяйка уверяла, что подобных изделий она больше нигде не найдет, ибо они единственные в своем роде. Потом все эти вещи вместе с лучшими платьями пропали в замке, где ее держали Вайян и Жако и откуда она бежала в чем была. Но сейчас Мария готова была поклясться, что перед ней валяются те же самые кубки! Это они, они, невозможно ошибиться! Каким образом они оказались здесь?
Корф между тем поднял бокалы с полу и аккуратно поставил на полку. Видно, он очень дорожил ими, если заботился о них в такую страшную минуту?
— Откуда это у вас? — Мария даже не заметила, как поднялась, не чувствуя боли, и встала рядом с мужем.
Он поглядел на нее с отвращением:
— Боже мой, сударыня! Да в вас, видно, сердца вовсе нет? Я вас едва не убил, а вы — вы о чем?!
Ошеломленно покачав головой, он достал из глубин шкафчика бутыль вина и щедро плеснул в тот самый кубок цвета рубина, однако Мария с неожиданной силой схватила его за руку.
— Скажите мне, — голос ее требовательно зазвенел. — Откуда у вас эти бокалы? Говорите, ну?!
Глаза Корфа гневно вспыхнули:
— Это подарок, которым я очень дорожу, довольны вы? А теперь…
— Дорожите? — с горечью прошептала Мария. — Но ведь…
Она осеклась. Да что толку говорить ему, что эти кубки она купила для него, мечтая порадовать его таким изысканным подарком и, может быть, смягчить его черствое сердце. Нет смысла рассказывать, что подарить их ему мог только один человек: тот, кто похитил Марию и кто в конце концов получил от нее завещание в пользу Евдокии Головкиной. Надо только спросить имя того дарителя, и тогда все сразу станет ясно!
И вдруг Мария тихо ахнула и с новым ужасом уставилась на мужа.
А если… если никто их и не дарил ему? Если он сам, он сам был главою заговора против нее, а неведомая Edoxy — одна из его любовниц, будущее благосостояние которой он намерен обеспечить любой ценой?
Мария помертвела. Вот она, правда… Вот все и открылось. А пылкие слова барона о любви и ревности — не более чем сотрясение воздуха. Ложь, отъявленная ложь!
Она закрыла глаза, чтобы он не видел ее слез, сдержать которые было уже невозможно.