Звезда мореплавателя(Магеллан)
Шрифт:
Напоследок, желая сохранить свою честь в глазах соратников, я, как подобает подданному, напросился на прием к королю Мануэлу. Он долго не хотел меня принимать, но я настоял на своем, ссылаясь на древнее право нашего рода иметь доступ ко двору. Перед приемом король постарался собрать сведения обо мне. Они, видно, встревожили его. Думаю, что военачальники индийской армии рассказали Мануэлу обо мне то, что ранее скрывали в рапортах.
Меня допустили к королю Мануэлу. Он был один. Он не ответил на приветствие и ходил по комнате, пока я докладывал ему о своем намерении достичь Молукк с запада. Дважды Мануэл зевнул мне в лицо. Потом спросил, долго ли я буду симулировать хромоту и не пора ли мне кончить проедать зря королевские деньги? Я
Конечно, он тотчас приказал следить за мной, но просчитался. Предвидя исход встречи, я заранее договорился со знакомым капитаном каравеллы, идущей в Испанию, и она подняла якорь, как только я ступил на палубу. Перед посадкой в шлюпку я громко объявил собравшимся вокруг морякам, что оскорблен королем и потому покидаю Португалию.
Мануэл был в бешенстве. Он велел сбить герб нашего рода с замка в Саброже, где жили ни в чем не повинная, перепугавшаяся сестра и ее дети. Король сознавал, что я не из тех, кто бросает слова на ветер, и перепугался. Мануэл собрал королевский совет. Они, вероятно, жалели, что выпустили меня живым из дворца. Совет порешил всячески противодействовать мне и постараться уничтожить.
Они старались, Викорати. Но старания эти лишь подтолкнули испанский двор: ведь если за мной охотится Мануэл, значит я действительно что-то знаю и стою. Покушение следовало за покушением. Сеньор Фонсека даже запретил мне появляться на улице без охраны. Ночью охрана отдыхала, а я частенько приходил домой по ночам. Мы с Барбозой не раз стояли спиной к спине, отражая удары наемных убийц. Но где им было справиться с воинами, прошедшими Азию! Незадолго до твоего, Антонио, появления в армаде агентам Мануэла удалось гнусными слухами восстановить против меня население Севильи, и лишь вмешательство испанских придворных спасло армаду от уничтожения. Зато подкуп купцов, снабжавших нас продовольствием, удался врагам. Ты знаешь эти подлые способы: сверху, скажем, мука добротная, а на дно положено гнилье или песок. Голод, охвативший армаду в океане, — свидетельство тому. Но мы прорвались через океан, Антонио; страх, внушаемый шпионами, оставил матросов, мятеж подавлен, каравеллы еще раз отремонтированы, мы прорвались, Антонио, и ни один король в мире уже не сможет нас задержать!
Что ж, мы привезем пряности в Испанию. Но не ради них одних веду я армаду. Пряности открыли до меня и привезут, если понадобится, без меня. Я потратил большую часть жизни для того, чтобы увидеть мир и понять, зачем я нужен ему. Я знал, что пролив существует, и не сомневался, что найду его. Но кругла ли Земля, я не знал. Об этом не знал никто, можно было только догадываться, верить или не верить. Теперь мы знаем. Доплыть не до Индии, не до Америки, не до Молукк, а наискосок через планету, обогнуть ее всю, так, чтобы открылись дороги куда угодно, — вот моя цель. Этого до меня не сделал никто. Мы — сделаем. Ни люди, ни стихии не остановят меня. Если понадобится, я буду беспощаден. Высший долг моей жизни — кругосветное плавание, и я исполню его.
И если это удастся, какие дали откроются перед нами! Я оставлю Серрано корабль и матросов-добровольцев: он подготовит условия для нашего вторичного пришествия. Во второе плавание я потребую и получу, без сомнения, от короля титул адмирала вновь открытых земель и вице-короля. Мы придем к Молуккам уже известной мне дорогой на десятках судов. Запад и восток, юг и север растворят двери перед нашими эскадрами. Я кликну клич по гаваням Португалии и Испании, опытные мореходы придут ко мне. И мы покорим эту планету, Мировой океан!
Казалось, дух истории вещает устами командора. С пламенным благоговением внимал я ему. Мне не приходилось ранее задумываться над истинами столь серьезными, но дерзкая мечта командора сразу же покорила меня. То, что мне представлялось величественной тайной, — знание пролива, было, оказывается, несущественной деталью в плане командора. Само достижение Молукк для него являлось только началом похода, грандиозного всемирного похода! Он взирал на мир с высоты таких помыслов, что мне было неловко вспоминать свои мелкие догадки.
— Командор, — говорил я, — располагайте мною! Есть цели, ради которых даже отданная жизнь — награда для человека. Но я предвижу бесчисленное множество препятствий…
— Конечно, Викорати, конечно! Ни одно крупное начинание не обходится без препятствий, и чем оно крупней, тем их больше. Но я верю, что человек по натуре склонен к доблестному риску, к героическому товариществу. Взгляни на команду армады: ты видишь, в какой монолит превратилась эта недавно сумбурная толпа? Я не тронул даже шпионов короля Мануэла, мне поименно известных, ибо уверен, что они примут сторону истины, а каждый человек нам дорог. Жаль, что Фалейро не ушел с нами. Какой-то дурацкий гороскоп предсказал ему смерть в походе. Ничего, я заберу его во второе плавание… Но как радует меня армада! Люди тверды, несмотря на все перенесенные бедствия.
Так говорил командор. Уверенность, страсть, дерзкая отвага читались в его глазах, ибо ни он, ни я и никто из нас не ведали, что провидение распорядилось по-своему и смерть уже дышит в лицо Магеллану.
…Раздалось пение петухов с баланг: малайцы берут их с собой в море на счастье — такая здесь примета. Рассвело. Берег выглядел пустым, но в лесу замечалось движение.
— Вперед! — негромко скомандовал командор.
Шлюпки двинулись к берегу. На расстоянии двух выстрелов из лука Магеллан велел остановиться. Дальше тянулось мелководье и не стоило рисковать шлюпками. Сорок девять воинов — пятидесятым командор — спрыгнули в воду. Она доходила до бедер. Не торопясь, предохраняя аркебузы от сырости, мы ступали по воде. Ветер дул нам в лицо.
Командир поделил людей на два отряда. Я, Фернандо, Родригес, Энрике остались с ним. Серрано возглавил второй отряд. Мы вышли из воды, и, едва вступили на кромку земли, как из леса показались островитяне. Их было несколько тысяч.
— Приготовиться! — скомандовал Магеллан. — Огонь!
И тут произошла случайность из тех, что невозможно предусмотреть заранее. Одновременно с нашим выстрелом туземцы издали свой боевой клич, и пронесся сильный порыв ветра. Вопль тысяч глоток заглушил залп, тем более что ветер дул от них к нам и мгновенно рассеял пороховой дым. Туземцы не услышали залпа, того самого залпа в воздух, который должен был решить бой. Тремя отрядами ринулись они с флангов и во фронт на нашу редкую цепь.
Матросы открыли беспорядочную пальбу. Магеллан кричал: «Прекратить стрельбу! Прекратить стрельбу!» — в шуме боя тонул его голос.
Тысячи копий, стрел, камней обрушились на испанцев. Будь мы в полном панцире, туземцы не могли бы нас ранить или убить. Но шлемы без забрала открывали лицо, и не хватало поножей от паха до пят. Нападающие целились именно в ноги.
Простая арифметика определяла теперь соотношение сил: на любого из нас приходилось теперь не менее пятидесяти нападающих, которые приблизились к нам почти вплотную. Люди не имели возможности перезарядить аркебузы, ибо копья и мечи заняли их руки. Шел ближний бой равным оружием при чудовищном численном превосходстве противника.