Звезда мореплавателя(Магеллан)
Шрифт:
Первым заболел патагонец Хуан. Он вдруг стих, слег и уже не встал. За ним пришла очередь европейцев. Распухали суставы, десны вздувались и кровоточили. Расшатывались зубы, языки прилипали к гортани. Матросы говорили, что это новая болезнь, вспыхивающая всегда среди экипажей, уходящих далеко в море [60] . Спасение от нее одно: высадка на берег. А берега не было, и никто не знал, когда он появится и появится ли вообще.
Да, экипаж армады переживал трагедию. Порции еды умещались на ладони. Норма воды снизилась до получарки. Рыбы не попадалось, да вскоре ни у кого не осталось сил забрасывать и вытягивать сети. Болезнью открытого моря болели все. Бред больных был однообразен: каждый просил пищи. Стало трудно ходить: ноги отекли, головы кружились.
60
Это
Однажды Родригес вылез из трюма, держа в руке задушенную корабельную крысу. Вызывающе поглядывая по сторонам, он бросил ее в котелок, залил морской водой, сварил и съел целиком со шкуркой и потрохами, тщательно разгрызая косточки. Его пример заразил матросов. Началась охота за крысами. Какие ловушки и приманки выдумывали оголодавшие люди! Самые удачливые торговали тушками тварей, требуя за них деньги, за которые в Испании можно купить корову.
Но все имеет свои пределы. Крыс истребили. Мы стали есть древесные опилки, кипяченные в морской воде, сообщавшей им соленость. Потом принялись сдирать кожу с мачт, предохраняющую дерево от сырости и гниения. Кожа так задубела, что ее приходилось четыре-пять дней вымачивать в забортной воде, а потом печь на углях. Командор тоже ел кожу со снастей (вот когда я вспомнил его пророческие слова!).
Вскоре большинство экипажа передвигалось по палубе, опустившись на колени. И все-таки нам везло: ведь если бы сейчас налетел шторм, так часто бесновавшийся по ту сторону Патагонии, мы погибли бы немедленно, ибо некому было управлять парусами и ворочать рулем. Но ни одна буря не посетила нас.
Экипаж стоически нес свои тяготы. Он видел, что Магеллан вместе со всеми, что каждый третий день он отказывается от воды в пользу больных. Иногда лишь матросы позволяли себе спросить:
— Скоро ли, капитан-командир?
— Скоро, — отвечал Магеллан. — Скоро. Мужайтесь!
Двенадцать трупов отдали мы океану. У нотариуса, описывавшего их имущество, чтобы передать по возвращении родным, разжимались руки от слабости, и перо едва процарапывало бумагу.
С бессильной ненавистью вспоминал я бесстрастные лица купцов и приказчиков, сдававших продовольствие армаде. Я словно переводил взгляд с их увесистых подбородков на черные, запавшие, будто насквозь прожженные голодом щеки моих мертвых товарищей. Зависть и злоба короля Мануэла и его помощников вновь настигли нас посреди Океана Океанов. Если бы не мешки, где под тонким слоем зерна оказывался речной песок; если бы не бочки с солониной, две трети веса которых составлял вес камней, уложенных на дно; если бы не десятки иных бесчестных проделок поставщиков-недругов, армада, возможно, и не понесла бы таких потерь. Казалось, медленный смертельный яд истекал из опустевших трюмов: яд голода, умело разлитый врагами.
Командор сохранял ясность мыслей и гибкость членов, хотя и питался наравне с экипажем. Лишь в черной его бороде пробилась седина.
24 января 1521 года впередсмотрящий издал возглас: «Земля!»
Победа
Эта первая в океане земля обидела нас. Островок был просто скалой без воды и растений. Вскоре мы нашли вторую такую же скалу. Командор присвоил им название Несчастливых островов [61] .
61
Этот первый островок, названный островом Сан-Пабло, был открыт 24 января. Вероятно, это был один из коралловых атоллов на восточной окраине архипелага Туамоту, расположенный под 14 25 ю. ш. 4 февраля под 11°20' ю. ш. был открыт второй остров, в водах которого армада встретила множество акул. Его так и назвали островом Акул (Los Tibourones). Антонио Пигафетта называет эти два пустынных острова, отстоящих друг от друга на 200 лиг, Несчастливыми островами.
Все-таки они приободрили армаду. Океан, названный нами Тихим за исключительное спокойствие вод, по-видимому, кончался. Но мы рано радовались. Истек январь, пришла середина февраля, а океан не выпускал нас. В эти дни умерли Кока, помилованный Магелланом, и Молино, добровольный палач армады, 13 февраля командор собрал на «Тринидад» тех, кто мог стоять на ногах.
— По моим подсчетам Молукки близки, — объявил Магеллан, — Однако вокруг них владения португальцев. Армада ослаблена и истощена, она не сможет обороняться, если придется дать бой. Нам нужно найти место, где бы экипаж мог отдохнуть, оправиться от голода, отремонтировать корабли. Поэтому я поворачиваю армаду на север. Там должно быть много островов, Еще немного терпения! Мы у входа в Азию!
6 марта по курсу показались острова, заросшие лесом [62] . Моряки обнимали друг друга и восторженно молились. Белые, красные, черные лодки туземцев устремились к армаде. Высокие, голые, в шляпах из пальмовых листьев островитяне бесстрашно влезали на палубу. Поняв, что мы голодны, они протягивали свежую рыбу, кур, сахарный тростник. И тотчас обнаружилось, что эти люди не знают, что такое собственность. Туземцы с готовностью отдавали нам все, на что мы указывали рукой, но и сами брали без спроса что им вздумается. Командор с тревогой следил, как они хватали навигационные приборы, инструменты, одежду.
62
6 марта 1521 года флотилия Магеллана открыла остров Гуам — самый южный в архипелаге Марианских островов. Три встреченных им острова Магеллан вначале назвал Островами Латинских Парусов за сходство парусного оснащения лодок местных жителей со старинными латинскими парусами, хорошо известными европейцам. После трагических событий острова были названы (у Пигафетты) Островами воров, или Разбойничьими островами (islas de los Ladrones). С 1668 года в честь жены испанского короля Марии Австрийской они именуются Марианскими островами.
— Сеньор командор, — пожаловался растерянный Родригес, — туземцы утащили запасной парус и якорь.
— Ну и ну! — недоуменно произнес Магеллан. — Что за племя? Гнать их с палубы и больше на борт не пускать! Берег без разрешения не посещать!
Командор хотел запастись хотя бы водой. Но утром обнаружилось, что ночью островитяне отвязали и увели одну из двух сохранившихся шлюпок «Виктории».
Барбоза рассердился: шлюпками он дорожил. Взяв двадцать матросов, Барбоза высадился на берег искать пропавшее. Матросы начали стрелять из арбалетов. Лук, а тем более арбалет тут были совсем неизвестны: островитяне с изумлением хватались за стрелы, пронзавшие их тела. Преследуя туземцев, отряд дошел до деревни за мысом на берегу моря… В хижинах нашли парус и якорь, среди туземных лодок оказалась и наша шлюпка. Забрав их, подожгли деревню и отступили к армаде, отстреливаясь от смелых островитян, не перестававших бросать копья.
Лодки жителей островов, названных нами Разбойничьими, долго плыли следом за армадой. Мужчины кидали в каравеллы камнями, а женщины — быть может, жены убитых нами — рвали на себе волосы, протягивали руки к кораблям и причитали, словно бы жалуясь нам на нас же самих…
Еще восемь дней продвигалась армада и, наконец, увидела впереди сначала буруны, потом песчаную отмель, а затем тонкие стволы пальм над нею. Большой, полный жизни остров отворился армаде, щебетание птиц долетело оттуда. Сбоку лежал островок поменьше [63] .
63
Это был остров Самар (Самаль у Пигафетты) — один из 7000 островов Филиппинского архипелага. Островок, на который высадилась команда, носил местное название Хумуну (совр. Хомонхон, или Мальхон). Магеллан дал ему другое имя — «Остров пресной воды с хорошими признаками». Первые острова архипелага, впрочем как и весь архипелаг, Магеллан назвал островами Святого Лазаря, в день которого они были открыты. Правда, это название так и не привилось впоследствии, и уже в 1543 году острова назвали в честь инфанта, а затем и короля Филиппа II — Филиппинскими.
Помня о только что полученном уроке, Магеллан из осторожности послал Хуана Серрано осмотреть маленький остров.
Остров был безлюден. Пресные родники били из почвы. Между деревьями порхали птицы. Люди Серрано припали к воде и пили так долго, что мы на борту начали беспокоиться. Но вот они появились из леса, бережно неся шлемы с родниковой водой для товарищей.
Прежде всего мы свезли на берег больных, положили их на мягкую траву, под навес из досок и листьев. Здоровые принялись охотиться за птицами. Командор запретил употреблять неизвестные плоды и ягоды, кроме знакомых ему по прежним путешествиям грибов и мучнистых яблок хлебного дерева.