Звезда на одну роль

Степанова Татьяна Юрьевна

— Со мной?

— Режиссер же сказал тебе, что ты нам подходишь как типаж, — мягко улыбнулся Данила.

— Да, я согласна, конечно, согласна. — Она растерянно переводила взгляд с него на Верховцева.

Тот кивнул. Прядь светлых волос упала ему на лицо. Она не видела его глаз.

— Вы читали что-нибудь из Оскара Уайльда? — спросил он.

Девушка задумчиво почесала подбородок.

— Не такая уж я и серая, хоть и лимита, по-вашему. Отчего же — читала.

— Что, например?

— Сказку

одну. У меня в детстве был такой сборник: «По дорогам сказки». Так вот, там была одна грустная история — «Соловей и Роза» называлась.

Данила заметил, что Верховцев низко наклонился, словно разглядывая неведомую соринку на носке своих щегольских черных ботинок. Густые блестящие волосы совершенно закрыли ему лицо.

— А еще что вы у него читали?

— Еще «Кентервилльское привидение». Даже мультяшку такую смотрела. — Она села на край стола и сложила ручки на коленях.

— А в каких пьесах вы играли у себя в Липецке?

— В Туле, что ли, дома? В десятом классе ставили «Горе от ума», потом уже в драмстудии «Три сестры», да мало ли!

— И кого же вы в «Сестрах» играли?

— Наталью. Платье у меня было с зеленым поясом и скрипка.

Верховцев выпрямился, откинул со лба волосы.

— А зачем вы приехали сюда?

— За золотым дождем. Не все же в провинции с голоду подыхать!

— Вы согласны у нас работать? — тихо спросил Верховцев.

— Конечно.

— Тогда наши условия: сейчас вы поедете с нами в нашу студию. Дни, оставшиеся до премьеры, будут очень насыщенными. Вас необходимо быстро ввести в курс всего действия. Поэтому у вас не будет возможности как-то по-иному расходовать свое время.

— Но я должна... Я не могу... — Она беспомощно оглянулась на Данилу.

— Мы все понимаем, Аня. Мы идем на это, — сказал он. — Я достану все, что тебе нужно. Но этого не будет слишком много и слишком часто.

— Да фиг с ним! Лишь бы было! — Она спрыгнула со стола.

— Итак, вы согласны? — повторил свой вопрос Верховцев.

— Да, да!

— Тогда собирайте вещи, которые вам понадобятся. Девушка наклонилась и достала из-под софы потрескавшуюся кожаную куртку.

— Это все? — спросил Верховцев.

— Все. Когда я получу от вас свои баксы, их будет больше.

— Тогда идемте. — Он открыл дверь и вежливо пропустил ее вперед.

Олли неловко споткнулся о ступеньку. Она обернулась и ухватила его за локоть.

— И ты тоже там играешь, ангелочек?

— Да.

— Кого?

— Увидишь.

— Ox, какие мы скрытные. Он улыбнулся. Возвращались к машине.

— Тебя как сюда занесло, к Ильичу-то? — спросил вдруг Олли.

— А тихо здесь, никто не трогает. — Она перепрыгнула через лужу. — Менты только с вокзала гоняют, а в бытовки не суются.

— А в бытовке кто с тобой живет?

— Бабай один. Тот, кто кусается, —

засмеялась она тихо. — Они тут офис во флигеле ремонтируют, турки, ну и заходят иногда. Он мужик ничего, по-нашему даже умеет ругаться. Только он, увы... — Она развела руками. — У меня один был, так тот, я тебе, мальчик, скажу, с двенадцати до двенадцати мог, не вставая.

— И куда он такой делся? — усмехнулся Олли.

— Зарезали его. Тут буза одна была на вокзале: осетины на карачаевцев, стенка на стенку.

— А он кто был?

— Осетин. Аслан. Хороший парень, душевный. Не бил меня, даже пальцем никогда не трогал.

— Ты очень плакала, когда он умер?

— Что?

— Плакала, говорю? Она пожала плечами.

— Не помню. Я тогда без лекарства была. Все как в тумане, ничего не помню.

— Половина двенадцатого, долго мы здесь. — Данила посмотрел на наручные часы. — Игорь, я сейчас...

Он не договорил. Откуда-то из темноты вынырнули пять приземистых, кряжистых фигур. В нос шибануло мочой и махоркой.

— Вот они, — прохрипела одна из них. — Вон тот длинный, в пальто, в морду меня бил и Маньку мою...

Тени метнулись навстречу — Верховцев, шедший первым, ощутил резкий толчок в грудь, чей-то крепкий кулак съездил ему под дых, и, когда он, потеряв равновесие, упал, его начали пинать ногами. Он извивался, пытаясь встать.

На Данилу напали сразу двое. Один с воем тут же отлетел, получив сокрушительный удар в челюсть, второй оказался хитрее — набросился сзади, по-медвежьи облапив Данилу и пытаясь сбить его подножкой на землю.

Но хуже всех пришлось Олли. К нему подскочил юркий белобрысый пацан в рваной «олимпийке» и с криком: «А по глазам не хочешь?» — замахнулся ножом. Лезвие тускло блеснуло в фонарном свете и неминуемо бы прочертило на щеке Олли кровавую борозду, если бы не та, имя которой было Анна. Она взвизгнула, как дикая кошка: «Сволочь! Своих бить, да? Своих?» — вцепилась в белобрысые вихры парня в «олимпийке» и с остервенением рванула его к себе.

Нож, описав в воздухе дугу, пропорол рукав ее куртки и наконец, вышибленный Данилой, успевшим уже обратить в бегство всех своих недругов, со звоном упал на мостовую.

— Атас! — крикнул кто-то из темноты. Тени исчезли так же неожиданно, как и появились.

Верховцев поднялся, отряхнул пальто, сплюнул.

— Да, это вам не Рио-де-Жанейро. Поехали отсюда скорее.

В джипе Олли сел рядом с Анной на заднее сиденье. Она зажимала предплечье.

— Сильно задели? — спросил он.

— Ерунда, царапина.

— На мой платок.

Она скинула куртку, задрала рукав кофты. На худенькой руке был длинный, но, к счастью, неглубокий порез.

— Сволочь! Это из Кожевников бичи, и еще с ножом, гад ползучий. — Она пыталась обвязать платком руку.