Звезда на одну роль
Шрифт:
Утром рассолом отлился, образумился. Сокрушался все: ах я, свинья такая. Сервиз оплакивал. «Ты меня, Вадь, удерживай, если что, я во хмелю дерзкий бываю».
Я его по лысине погладил и пообещал в следующий раз от «веджвуда» отвадить.
— Он что, сидел? — поинтересовалась Катя.
— Нет, еще чего! Я себе босса знаешь как выбирал? По картотеке. Товарищи из Конторы помогли. Чтоб не дешевка, не уголовничек, не педик, — перечислил Кравченко. — Этот денежный и малограмотный. Лучше и не найдешь. Он меня за эталон считает. Поэтому и по магазинам
Тут пришли в «Эсквайр», он цап сразу красный пиджак — и на себя. Я ему вежливо: «Василь Василич, это клубная вещь. Для прислуги, для крупье, вышибал, барменов...» А он: «Броский больно. Идет мне. Я ведь брунэт». И галстук «в собаках» пялит. Золотистый, от Рабана. Я чуть не шлепнул его там, ей-Богу. Уж и кобуру расстегнул. — Кравченко любил подобные эффектные финты в разговоре. — Но пожалел. Пусть. Пусть в красном «с собаками» ходит. Купчина все-таки, русский бизнесмен, что с такого возьмешь?
— Вот он выгонит тебя, будешь знать, — смеялась Катя.
— Выгонит... К другому наймусь. Этих кретинов сейчас навалом. Они за жизнь свою трепещут. Их вон отстреливают, как ворон по осени. А такого, как я, поискать надо, Катенька, поискать, да... Это не какой-нибудь там затхлый князь, это истинная, постсоветская аристократия. — Кравченко оседлывал свою любимую деревянную лошадку. — Мой батька был генерал. Образование мне дал дипломатическое, языкам выучил. Наши с тобой отцы, Екатерина Сергеевна, эта партноменклатура бывшая, и есть единственная истинная российская аристократия на сегодняшний день. Остальное все — лимита, мусор, дешевка.
Катя махала руками, морщилась.
— Правда, правда, — настаивал Кравченко. — Мы — потерянное поколение, лорды в изгнании. Посмотри, где сейчас мои друзья — кто менеджер, кто охранник, кто владелец мелкой фирмы. Такие орлы — спецы, дипломаты, офицеры, вышколенные, выдрессированные, — и стали торгашами, коммивояжерами. О Господи! А деньги — не те жалкие, что нам платят, а настоящие деньги — у каких-то кретинов полуграмотных с наколками и вставными фиксами самоварного золота.
— Кому-то и таких, как вам, денег не платят, — возражала Катя.
— Да, вот именно! Вон твоим ментам. Это ж смехота! Мужики по пять раз на дню под пули ходят, а им подачку бросают, чтобы с голода не передохли! И поделом нам, потерянным, поделом лордам. Сами виноваты. Я, знаешь ли, Катенька, ощущаю себя лишним на этом тухлом свете, как Печорин там, Рудин, Базаров.
— Базаров был нигилист и разночинец. И в аристократы не лез, — обычно вставляла Катя, и разговор на этом заканчивался.
За завтраком она рассказала Вадиму обо всем случившемся. Услышав о Колосове, тот скорчил двусмысленную гримасу.
— Опер этот что-то стал часто у тебя на языке вертеться. Колосов то. Колосов се. Все знают, что ты неравнодушна к начальнику «убойного» отдела, не надо так это подчеркивать, милочка. И очень даже зря. Да, да. Хам небось порядочный и грубиян.
— Такой же, как и ты. — Катя
— Спал, что ль, с ней? — осведомился Кравченко, намазывая булку маслом.
— У тебя только одно на уме. Не знаю. Если да, то это даже лучше. Информации больше. Он только хмыкнул.
— С кем собираешься-то? Со мной?
— А может, с Князем?
— Не получится. — Он с торжествующим видом откусил кусок булки и отпил кофе из большой керамической чашки. — Князюшка совсем спятил, к тому же с тех пор, как я намекнул ему, что ты спишь и видишь, как выскочить за его титул, он тебя избегает.
— Я серьезно, Вадь. Хватит шутить.
— И я серьезно. Он спятил: поехал сегодня с утра пораньше осматривать бывший особняк князей Мещерских на Пречистенке. Там сейчас какой-то банк. У него дворец и в Питере, оказывается, есть — двадцать восемь парадных комнат да два флигеля. Занимает его военный архив. — Кравченко добавил в кофе сахару. — С тех пор как Геральдическая ассоциация подтвердила его титул, он заказал себе визитки с гербом князей Мещерских, а теперь еще грезит и о реституции.
Катя вздохнула — эти два оболтуса были неисправимы.
— Значит, со мной поедешь ты.
— А что мне за это будет?
— Ничего.
— Меня от поэзии тошнит.
— А меня иногда тошнит от тебя.
— Пригласи своего опера, а? — Кравченко подмигнул. — То-то рад небось будет. Он кто по званию? Катя треснула его по макушке газетой.
— Оскорбление действием. Вечно вы меня бьете, не жалеете. — Он поднялся и внезапно крепко обнял ее. — О Князе даже и не мечтай. Он все равно сгинет у людоедов в своем Мозамбике. Ну, ладно, я поеду к себе покемарю. А в шесть заеду за тобой. Только надень красное платье.
Глава 3
ВЕЧЕР КУРТУАЗНЫХ МАНЬЕРИСТОВ
Публика встречала Орден Куртуазных Маньеристов аплодисментами. В этот вечер в театральном клубе «Стойло Пегаса», расположенном во флигеле приземистого особнячка на Тверском бульваре, собрались традиционные посетители, поклонники и поклонницы, студенты филфака и Литинститута, молодые актеры, актрисы из многочисленных студий, расплодившихся в 90-е годы в столице, как грибы после дождя, окололитературные дивы, писательские жены и просто любители чудом еще сохранившейся изящной словесности.
Зал был заполнен до отказа, ко многим столикам придвинули дополнительные стулья. Кате и Вадиму досталось место у самой сцены за столиком на двоих, втиснутым в угол. Пробираясь к своему месту, Кравченко бурчал:
— Шумно, содомно, света мало.
— Не ворчи. — Катя, вытягивая шею, оглядывала зал, ища кого-нибудь знакомого, кто мог бы указать ей актеров из «Рампы», а может, и самого Лавровского.
— Ну и как ты собираешься найти его в этой толпе? — брюзжал Кравченко. — Он блондин или брунэт?