Звезда ведьмы
Шрифт:
Мерик напрягся. Удары молота по наковальне, доносившиеся из кузницы по соседству, казались ему эхом стука его собственного сердца. Человек в плаще проверил дверь. Она была в самом деле заперта.
В проходе между домами все глаза повернулись к нагромождению бочек.
Не очень-то большое преимущество внезапности.
Удары молота продолжались, как будто даже став громче. Затем одна яркая нота прорезала шум: прозвенела струна лютни.
Все в проходе замерли.
Нилан тронула остальные струны, заставив прозвучать аккорд.
Первый
— Бежим! — крикнула Нилан. Но, прежде чем они успели сделать хоть два шага, с захваченными мужчинами произошла странная трансформация.
Мерик схватил Нилан и потащил ее прочь.
Все трое растаяли под своими плащами и выползли из корней, словно змеи из своих клеток, — поток живой плоти. Высвободившись, они превратились в различных лесных существ: лесного кота, гигантского орла и белого волка. Звери бросились прочь на крыльях и лапах.
Но на выходе из прохода между домами волк остановился. Это был главный преследователь. Мерик чувствовал, что это была женщина, в данный момент — волчица. Ее шкура сияла снежно-белым в солнечном свете улицы. Она взглянула на них, и от ярости ее глаза вспыхнули янтарем. Затем она скрылась.
— Изменяющие форму, — выдохнула Нилан.
Джоах сидел в кресле напротив Грешюма. Окно гостиницы было широко раскрыто, и в комнату на втором этаже доносился городской шум: крики торговцев, болтовня обывателей, плач ребенка. Все это были звуки жизни, и перед Джоахом, связанное веревками, сидело такое же воплощение ее.
Темный маг с лицом, не знающим морщин, улыбался ему. Его волосы были насыщенного каштанового оттенка. Его плечи были широкими, а спина прямой. Джоах даже не мог припомнить, когда сам был таким же здоровым. Однако, глядя на лицо, отмеченное его собственной юностью, украденной при помощи заклинания, он знал, что прежде сам должен был быть таким.
Джоах оперся на посох, опустив щеку на окаменевшее дерево. Дневная жара грозила убаюкать его, вогнать в сонливость, но он боролся с этим. Путь сюда заставил ее тело ныть, а сердце — болеть. Но намного хуже было то, что все эти ужасные лиги пришлось пройти рядом с Грешюмом. Всю последнюю зиму Джоах строил планы мести и искал способы вернуть свою украденную юность. Теперь его враг был брошен к его ногам, связанный и бессильный.
И он ничего не мог сделать с ним.
Джоах крепче сжал посох. Он нахмурился, глядя на Кровавый Дневник, лежащий на столе, — источник его оцепенения.
Грешюм заметил это:
— Уничтожь книгу, и мы будем свободны, мой мальчик.
Джоах выпрямился, поморщившись от боли.
— Покуда я так желаю, этого не случится. Но не волнуйся. Придет время нам свести старые счеты, — эти последние слова были обещанием скорее
Улыбка Грешюма стала ехиднее:
— Тогда проведи твои последние зимы, мечтая о молодости, потому что это все, что тебе остается, — темный маг посмотрел на Дневник.
Магический том связывал Грешюма куда больше, чем веревки, которыми Эррил скрутил его для надежности. Чо в ярости наложила заклятие на темного мага, втянув частицу его души в Пустоту и привязав ее там. Благодаря этой привязке, любая магическая энергия, которую Грешюм мог призвать, немедленно вытекала в Пустоту. Заклятье лишило мага силы.
К несчастью, это ограничило и возможности Джоаха: любая магия — темная или магия снов, направленная на Грешюма, просто утекала в Пустоту.
Никто из них не мог действовать — тупиковая ситуация для воли и силы.
Несколько дней назад, когда схватили Грешюма, Эррил хотел перерезать ему горло, но Елена воспротивилась. Им предстояла великая битва у Блэкхолла, и любое знание о тайнах вулканического пика, о его защите или войсках могло оказаться решающим. К тому же Грешюм имел дело с Черным Сердцем и его военачальником Шорканом и мог знать детали, от которых зависел бы итог их борьбы в предстоящие дни. Так что темному магу было позволено жить, оставаясь пленником.
Грешюм вздохнул:
— Так много всего, чему я мог бы научить тебя, Джоах! Ведь ты имеешь лишь смутное представление о своих истинных возможностях, — эти слова прозвучали одновременно устало и странно искренне.
Джоах сузил глаза, глядя на своего врага:
— Нет ничего, чему ты мог бы научить меня и чему бы я захотел учиться, — но даже ему самому его слова показались пустой бравадой.
Грешюм пожал плечами:
— Твой талант еще слишком сырой, и ты слишком мало знаешь, чтобы понять, от чего ты отказываешься так легко.
Джоах моргнул. Он знал, что ступает на тонкий лед, но ничего не мог поделать:
— Например?
— Ты ваятель снов. Такой, как ты, не рождался уже бесчисленные поколения. Если бы у меня был такой дар… — его слова оборвались. Кончик языка облизнул губы. — Я бы мог противостоять Черному Сердцу в одиночку.
И вновь Джоах почувствовал искренность в его словах. Так это или нет, но Грешюм верил в это.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он.
Глаза Грешюма вновь нашли Джоаха:
— Все, что я скажу тебе, — это то, что грань между сном и реальностью не настолько четкая, как это обычно представляют. Если ты веришь в сон достаточно сильно, ты можешь изваять этот сон при помощи своего духа и сердца так, что он перейдет в реальность.
Джоах сглотнул. Разве шаман Партус не намекал на подобную размытость грани между реальностью и сном?
Грешюм тихо проговорил:
— Я знаю, чего ты хочешь, Джоах.
— Ничего ты не знаешь.
Юные глаза посмотрели на него, и юные губы произнесли одно слово: