Звезда
Шрифт:
– Не делай, – велел я.
– Как? – моргнул он.
– Никак. Не делай, и всё. Пусть сами пыжатся.
– Даже Мальцеву? Я не смогу ему это сказать.
– А ты смоги! Ёлки, смотреть противно, как ты перед ними на задних лапках выплясываешь. Пошли всех на фиг.
Алёнка поддакнула, посмотрев на меня:
– Всё верно!
И тут мы встретились с ней глазами. Невозможно выразить словами, как это происходит, но в ту же секунду её взгляд изменился. Там, где плескалась беспечность, которая вмиг испарилась, проступила целая гамма: дикое напряжение, смущение, растерянность, стыдливость. Выходит, ничего мне не померещилось! Меня
Потом мама позвала их отужинать с нами, но они отказались и быстро свинтили. И правильно сделали: мама у нас тот ещё кулинар. Нет, самое элементарное у неё получается более-менее сносно, ну там, яичницу пожарить или картошку отварить, но что посложнее – увы и ах. Если жарит мясо, то оно у неё выходит жёсткое, как подошва. Пироги удивительным образом сверху подгорают, а внутри – сырое тесто. Если варит борщ, то я вообще не понимаю, что она туда кладёт, но есть его можно только через силу. Мы-то с отцом едим, потому что привыкли (да и то в основном на бутерах выезжаем), а перед людьми стало бы неловко.
– А что это за девочка?
– Из класса, – буркнул я.
– А у вас какие с ней отношения?
У меня брови поползли вверх. Вот придумала!
– Ты что? Какие отношения? Просто одноклассница.
Мама посмотрела на кисель и фрукты и многозначительно улыбнулась:
– Ну-ну…
– Вот не надо ну-ну. Говорю же, одноклассница и не более. Просто она добрая.
– Добрая – это уже хорошо, – изрекла мама. По-моему, я её не убедил.
А Алёнка… естественно, она – просто одноклассница, которую до пятницы я даже не замечал. Сам удивляюсь, почему на меня вдруг нахлынуло тогда, в подъезде, и сейчас… Ещё больше недоумеваю, почему постоянно об этом вспоминаю, думаю, представляю себе… ну, как мы… Тьфу, совсем мозги набекрень! В общем, я решил выбросить этот бред из головы.
8
Проболел я неделю. Как только перестал шмыгать носом, пошёл в школу, как сознательный. Потому что родителям моя учёба стала вдруг до лампочки. Серьёзно. То они, мама в особенности, над душой висели с этими уроками, шагу не давали ступить. Вечно приставали с расспросами, оценки проверяли и вообще активно интересовались моей школьной жизнью. Теперь мать лишь изредка спрашивает, как дела, на что я неизменно отвечаю: «Нормально». Вот и весь диалог.
С отцом и вовсе что-то непонятное творится. Какой-то замкнутый стал, сам на себя не похож. Пропадает с утра до ночи. Или, бывает, запрутся с матерью в спальне и шепчутся. Неужели это из-за аварии в Турунтаеве?
Отец так и не рассказал толком, что там случилось. Но именно с той ночи и пошли эти их шушуканья по углам и прочий напряг. Краем уха я слышал, что вроде кто-то пострадал, но кто точно, где и при каких обстоятельствах, выяснить не удалось. Пробовал у дяди Юры выспросить, но тот лишь пыхтит в усы и виновато помалкивает. Ясно – батя и его успел обработать. Партизаны.
Иногда не выдерживаю – в самом деле, что за шпионские игры?! Вломлюсь к ним с допросом, мол, какие проблемы, что, в конце концов, происходит? Оба тут же начинают юлить и утверждать хором, что я всё выдумал или мне показалось. Правда, сами при этом глаза прячут. Да и вообще атмосфера в доме стоит гнетущая уже какую неделю!
Сначала я нервничал, злился – за кого они меня принимают? Не маленький ведь уже. А потом надоело. Да пусть шепчутся сколько влезет, я в их дела больше не сунусь.
У меня вон школа, ЕГЭ на носу – это я уже мать передразниваю, конечно. Я вообще в этой каше, что называют школьной программой, ни черта не понимаю. Зачем нам суют столько предметов? Мне лично две трети из этого в жизни никогда не пригодится. Читать, писать, считать научился – спасибо. Зачем мне забивать голову тангенсами-котангенсами? Или чем мне помогут в будущем всякие Паскали и Омы? Моя судьба – футбол. Так что я свободно обойдусь без этих премудростей.
Но хочешь не хочешь, а в школу тащиться надо, а то ещё выгонят со справкой вместо аттестата.
Только вошёл в класс, сразу выцепил глазами Дубинину. Она тоже увидела меня. Тут же расцвела, ещё и рукой помахала, будто сто лет не виделись. Эти её жестикуляции, само собой, не ускользнули от подружек, Голубевской и Потаниной. И посыпались насмешки.
– О-о! Я что-то пропустила? Вы это видели?
– Дубинина на новенького запала! Вон аж подпрыгнула!
– Что, Дубинина, соскучилась? Радость прямо из ушей хлещет.
– Ты ему ещё на грудь кинься, такая трогательная встреча будет.
В классе захихикали. Мне стало немного неловко. Ну правда, к чему такой взрыв эмоций на глазах у всех? Но тут же вспомнилось, как Дубинина ко мне всю неделю бегала, так сказать, навещала больного товарища. И не с пустыми руками: то компот притащит, то булочки, то пирожки – и всё собственного приготовления. Стряпня у неё, кстати, отменная. Я целую неделю отъедался. Вот бы маме такие научиться печь!
В четверг она приходила одна, без Макса. Забежала продрогшая, как всегда лохматая, глаза горят.
– Я на пять минут! – предупредила с порога.
– А Макс где? – я уж привык, что они наведывались ко мне на пару.
– А его математичка оставила после уроков. К олимпиаде по алгебре готовиться.
– Горе от ума, – хмыкнул я. – Ну, проходи.
– Да я ненадолго.
– Ну, ненадолго проходи, – я равнодушно пожал плечами, мол, как хочешь, особо уговаривать не собираюсь.
Проходить она не стала, потопталась у порога. И разговор никак не клеился. Странное дело, когда Дубинина приходила с Максом, мы с ней болтали запросто. А тут вдруг оба растерялись. И как назло опять пришёл на ум тот случай в подъезде. Ведь это даже не случай, так, ерунда, мелочь, длиною в пару секунд… Что ж из головы-то никак не выходит?! Поймал себя на том, что тянуло снова её обнять. Но я сразу стряхнул эту дурь и вперился в неё взглядом, не то с раздражением – в конце концов, надоело уже маяться, не то с интересом – охота же понять, чем это она так впечаталась в память.
Вот именно – чем?! Лицо бледное до синевы, а кончик носа красный. В ушах маленькие белые камушки под жемчуг, но даже мне видно, что это дешёвая бижутерия. Сама стоит мнётся, голову вжала в воротник куцей куртёшки, как будто шеи нет. Волосы выбились из хвоста и висят, как сырая солома. Только глаза офигительные, но она их прячет. И вот губы… На них можно соблазниться, ещё как можно! И снова в голове зашевелились всякие мысли… И не только в голове – всё нутро будто потянулось к ней. К счастью, стоило мне об этом подумать, как она тут же встрепенулась, заявила, что ей пора бежать, и смылась. Только выгрузила из сумки кулёчек со своим печеньем да сунула мне листок с домашним заданием. Это чтобы я занимался самостоятельно, не отставал. Листок, разумеется, нечитанным был выброшен в мусорное ведро, а печеньки я съел с удовольствием.