Звезда
Шрифт:
Комиссия по расследованию летного происшествия пришла к выводу, что Семецкий разбился из-за отсутствия опыта: слишком резкий маневр, самолет попал в штопор, справиться с ним курсант не мог, потому что не умел. На этом расследование завершилось, комиссия и представители фирмы-производителя уехали восвояси, а цинковый гроб с Семецким отправился в Вологду.
Когда первый шок миновал, Москаленко подумал о том, что теперь ему будет скучнее учиться. Ведь с «космонавтиком» можно было поговорить о перспективах, о будущем, а подавляющее большинство ребят предпочитало авиацию, реальное дело по охране воздушных границ. Разговоры о космосе и о полетах на Луну вызывали порой и насмешки. К Юре в училище относились уважительно, и ему совсем не улыбалось обрести статус шута горохового. Поэтому он постарался смирить амбиции, вернувшись на общий уровень притязаний и, как выяснилось, сделал это зря. Потому что Авиакосмические войска, в которых ему и его сокурсникам предстояло служить, активно развивались, обрастая новыми подразделениями и традициями. Целые воздушные армии переходили под командование
Впрочем, все эти разговоры начались осенью, а пока курсанты продолжали обучение в летнем лагере. Когда они освоили основы пилотажа, их начали учить летать парами. В пару к Москаленко назначили Артема Анисимова — главного балагура первого курса. Юра обрадовался, поскольку они сдружились еще в те времена, когда делили двухъярусную койку. С Анисимовым было легко, он никогда не задавался, имел ровный характер. Когда говорили: «Будешь ведомым!», не спрашивал: «А почему не ведущим?». Анисимов получал чистое искреннее удовольствие от полетов и, в отличие от других, никогда не жаловался на трудности первого года службы, на муштру, на инструкции, на строгости дисциплины. Всегда у него под рукой была гитара, и Артем постоянно наигрывал что-нибудь, подбирая мелодии к новым песням. Специально для Москаленко он выучил «Траву у дома» и «На пыльных тропинках далеких планет», но исполнением их не злоупотреблял, очень тонко чувствуя, когда это уместно, а когда нет. Короче, дружить с ним было просто и необременительно, сплошное удовольствие. Более надежного напарника — ведущего или ведомого — трудно было сыскать.
В начале сентября курсанты уже летали строем, что означало скорое завершение программы первого курса. Они почувствовали свою силу, установили пределы своих возможностей и знали точно, кто и чего на самом деле стоит.
В конце сентября были сданы последние нормативы, и курсантам дали двухнедельный отпуск. Собрались быстро. Юра скооперировался еще с двумя москвичами, и они, получив отпускные, по приезде в Оренбург загрузились в поезд. Денег накопилось много, тратили они их без сожаления, а потому дорога не показалась долгой — с непривычки ребята брали и «намешивали» всё подряд: пиво с водкой, вино с коньяком. Вскоре всю троицу настигло справедливое возмездие в виде тяжелого похмелья, которым они промучились до самой столицы.
Когда трое новоиспеченных летчиков вышли на перрон Казанского вокзала, то сразу попрощались и, словно незнакомые друг другу люди, разошлись — каждый в свою сторону.
Дома Москаленко ждали накрытый стол, семья в полном составе и приглашенные на семейное торжество старшие товарищи из троллейбусного парка. Опять пришлось выпивать, однако под хорошую закуску Юру даже не развезло. Потом пошли разговоры. Разумеется, Москаленко-младшего все хвалили, а его сбивчивые рассказы о полетах на «Элках» с инструктором и без привели гостей в телячий восторг. Однако уже тогда, в первый свой день в родном доме после годичного отсутствия, Москаленко-младший почувствовал, что отдаляется от общего течения жизни. Столица бурлила, всё менялось на глазах, и Юра уже просто не понимал, о чем говорят коллеги отца. Они все ждали какого-то «валютного указа» и постоянно это обсуждали, вклиниваясь в промежутки между байками из жизни летного училища. При этом брат Сергей, бритый наголо, словно только что вернулся из армии, почему-то надсмехался над приятелями отца и говорил, что они «рано раскатали губу», потому что цель другая — не валюту вводить, а электронные деньги, которые скоро станут универсальной валютой. Дядя Валя горячился и доказывал, что до электронных денег еще дожить надо, а валюта сейчас нужна, потому что переплачивать приходится, ставка Сберегательного банка высока, много заменителей на рынке, в итоге — спекулянты жиреют, а простой пэр корячится. «Недолго осталось жиреть», — усмехался брат Сергей, но усмешка у него при этом выходила такая кривая, что Юра понимал: раз говорит, то значит, действительно недолго кому-то жиреть осталось. Вообще старший брат и вправду сильно изменился — раздался в плечах, стал этаким крепышом, состоящим из одних мускулов, а еще Юра заметил у него некрасивый шрам у основания шеи, который Сергей и не думал прятать от посторонних взглядов. Голос у старшего брата стал очень грубым, а интонации — уверенными. Он явно чувствовал в себе достаточно силы и опыта, чтобы разговаривать с приятелями отца на равных и даже поучать их, на что Москаленко-младший пока не решился бы. Набычившись, Сергей сидел за столом, пил водку, почти не закусывая, и говорил, строго глядя на отца, дядю Валю и дядю Колю: «Пэры пусть место знают. Им не для того дали частным сектором управлять, чтобы они законы свои принимали и нам навязывали. Обойдутся без валюты!» «Да я запчасти спокойно не могу купить к иномаркам, — жаловался дядя Валя. — А без них работа стоит. Так я заплатил бы прямо партайгеноссе в Берлине и имел бы поставки без перебоев». «Вот будет у вас карточка, тогда и будет без перебоев», — спокойно отвечал брат Сергей. Юра смотрел на обоих — и узнавал, и не узнавал одновременно. Они вдруг показались ему какими-то инопланетянами, говорящими на непонятном инопланетном языке. А может, наоборот, они-то были и оставались землянами, а вот он прилетел со звезд?
Потом компания переключилась на обсуждение новых законов и на тему возвращения Советам всей полноты власти. Юра, слышал, конечно, об этом решении Политбюро, но не думал, что в Москве кипят такие страсти. Оказалось, в депутаты выдвигаются не только коммунисты, но и самые разные люди: от дворников до священников — и это, понятное дело, вызывает пересуды и чуть ли не подозрения в том, что партия хочет привести страну к анархии. Сергей был спокоен и по этому поводу, он считал, что армия и милиция в любом случае анархии не допустят, а к управлению государством давно надо привлечь самых активных представителей народа. А вот мнения «стариков» разделились. Москаленко-старший поддерживал Сергея, но с поправкой, что надо бы ввести проверку профессиональных качеств: а то новые депутаты, может, только глотки драть умеют, а сами даже юриспруденцию толком не знают. Дядю Колю это предложение чрезвычайно рассмешило. «Чтоб юриспруденцию знать юристы нужны! — сообщил он со смехом. — А депутаты должны отражать чаяния народа. Поэтому во! Больше депутатов хороших и разных!» Ну и так далее.
Короче, было видно, что летные байки никого здесь по-настоящему не интересуют, а маме не расскажешь — пугается. Вот и получается, что между ним, Юрой Москаленко, и старым миром семьи, в котором он жил до отъезда в Оренбург, теперь существует незримая пропасть, и, похоже, с годами эта пропасть будет только увеличиваться в размерах, пока окончательно не разорвется пуповина, связывающая его с домом. Юре еще предстояло обдумать, насколько это хорошо или плохо, но изменить что-либо он даже не попытался. А зачем? Пора признать, что выбор сделан. Нельзя жить вдалеке от семьи и участвовать в ее делах, решать ее проблемы — это невозможно да и нелепо. Не для того мы порхаем в большой мир, чтобы возвращаться в гнездо. Если попросят о помощи, то да, конечно, нужно всё бросить и помочь, в этом долг всякого отпрыска, но если не просят, если справляются, то зачем?..
Юра еще раз укрепился в своем мнении, что служба вдалеке от дома ведет к разрыву казавшихся прочными связей, когда на следующий день, надев гражданское, вышел прогуляться на улицу.
Он и не ожидал, что так изменилось всё вокруг. Словно грибы после дождя, на углах и у автобусных остановок появились киоски, в которых торговали всякой мелочью: от спичек до кожаных ремней, от консервов до видеокассет. Цены были вполне умеренные, а продукция, похоже, пользовалась спросом. Однако предприимчивость доморощенных капиталистов, которых все уже называли просто «пэрами», не обрадовала Юру: киоски показались ему уродливыми, они мешали проходу и вообще с их появлением новые микрорайоны Москвы стали выглядеть, как огромный рынок. Вот не сиделось им в павильонах, подумал Юра с раздражением. Кроме киосков, обнаружилось огромное количество мелких магазинчиков — бывало, что в одном полуподвальном помещении, разгороженном деревянными щитами, ютились три-четыре магазина. На взгляд Москаленко-младшего, продавали они сущее барахло, — он не понимал, неужели всё это пользуется спросом? Ну джинсы хорошие еще куда ни шло, ладно, но вот эти протертые до дыр вельветовые штаны — они-то на кой?
Москаленко побродил по городу и понял, что уже скучает по училищу и взлетно-посадочной полосе. Чтобы как-то развеяться, отыскал старую записную книжку и стал обзванивать приятелей. Оказалось, что все они заняты: у кого-то начался семестр, кто-то уехал в другой город или был призван в армию, кто-то пошел в частную лавочку, к пэрам в работники. Удалось перехватить только Веньку Бейшана — Юра уговорил его на пару кружек пива в ближайшем баре. Однако и Бейшан был озабочен и всё поглядывал на часы. Он всё-таки поступил на журфак, и они там затеяли независимую газету, посвященную (кто бы мог подумать?!) интимным взаимоотношениям мужчин и женщин.
— Это типа вражеского «Плейбоя»? — поинтересовался Юра.
— «Плейбой» отдыхает! — Венька пренебрежительно повел плечом. — У нас будет круче импортного барахла. Но при этом дешевле!
— Неужто вам позволят? — не поверил Москаленко.
— Уже позволили, — с дерзкой ноткой отвечал Бейшан. — Мы ведь не порнуху издавать собираемся, а будем обучать молодежь правилам безопасного и семейного секса. СПИД, знаешь ли, не спит! Мы так и газету решили назвать... «СПИД-Информатор»! Чтобы было понятно, против чего боремся!
— Хм-м-м, — усомнился Юра. — А не отпугнет такое название?
— Не отпугнет, — пообещал Венька. — Мы рекламой хотим первый канал загрузить... А это — вся страна и окрестности. Привыкнут быстро.
— Что значит первый канал?
— Первая программа, — поправился Бейшан. — Теперь их каналами называют, потому что по одной частоте могут два или три канала идти, а у каждого своя программа. Чтобы путаницы не было.
— Это как? — Юра впервые слышал о таком новшестве.
— А вот так! До одиннадцати вечера идет государственное вещание, а после одиннадцати — частное. Которое на рекламу живет. А после трех, например, полугосударственное, но там полную халтуру показывают, для любителей авторского кино. Но ничего. Думаю, еще полгодика и начнут новые частоты появляться. Будет как на Западе. Давно, кстати, пора...