Звезда
Шрифт:
Элизабет взяла на работе месячный отпуск, и они с ее родителями собирались поехать на озеро. Его родителей, конечно, тоже пригласили, хотя Спенсер еще не знал об этом. А в их доме в Сан-Франциско его ждал сюрприз – великолепный обед, который Барклаи собирались устроить в его честь.
Наконец она увидела его. Она поправила шляпку и продолжала стоять, нервно ожидая, когда он приблизится. С тех пор как она видела его в последний раз, прошло немало времени, и теперь в их отношениях наверняка что-то изменится. Встреча в гостинице «Империал» прошла не очень весело, Спенсер явно нервничал. Но теперь он вновь возвращался к нормальной жизни, и это должно его успокоить. Перед войной они толком не жили как муж и жена, а потом не виделись в течение трех лет. В свои двадцать четыре года она стала очень самостоятельной и полностью отдалась политике.
– Как хорошо, что ты вернулся живой и здоровый.
– Спасибо. – Он обнял и поцеловал всех, и мать заметила в глазах сына что-то, чего не было раньше, и их выражение обеспокоило ее. Это было похоже на грусть, которую она сама испытала, когда потеряла своего старшего сына. Ей показалось, что за годы войны из глаз ее сына исчезло что-то очень важное. В них не было прежней веселости, веры, уверенности. Эта война разъела его душу.
Они все подошли к ждущему их лимузину и поехали на Бродвей, смеясь и весело болтая, перебивая друг друга. Две пожилые женщины несколько раз понимающе посмотрели друг на друга. У них обеих были сыновья, и они знали, что сыновья – это не всегда радость. Только Элизабет пребывала в отличном настроении, она держала мужа за руку и чувствовала, как другая его рука уверенно обнимает ее за плечи. Но она встречалась с ним в Японии несколько раз, в отличие от их родителей, которые не видели его с тех пор, как три года назад он отправился в Корею. Для всех них разлука была долгой, очень долгой, и сильнее всех она сказалась на Спенсере. Он откинул голову на сиденье и закрыл глаза, слушая всех и не слушая никого, в то время как Элизабет без умолку болтала со своей матерью.
– Я не могу поверить, что я дома. – Правда, он был еще не совсем дома, но, несомненно, уже очень близко к нему. Он вернулся на землю Америки, и рядом с ним сидела его жена. И именно с ней он должен что-то решить. Он терзался этими мыслями с тех самых пор, как покинул Сан-Франциско.
– Добро пожаловать домой, сынок. – Отец похлопал его по руке, и слезы сдавили ему горло, когда Спенсер потянулся и изо всех сил сжал его руку.
– Я очень люблю тебя, папа. Господи, я надеюсь, что эта страна хоть ненадолго перестанет ввязываться во всякие войны! Я это заслужил.
– Надеюсь, на этот раз ты уволишься из запаса, – улыбаясь поддразнила его Элизабет, и он рассмеялся.
– Об этом ты теперь можешь не беспокоиться. В следующий раз они призовут другого парня вместо меня, а я останусь дома и начну толстеть, пока моя жена будет рожать детей. – Он произнес это в шутку, но, с другой стороны, ему хотелось немного прощупать почву.
Ему нужно обсудить с Элизабет очень много вопросов, а этот был один из самых важных. Элизабет ничего не ответила, лишь улыбнулась. Но когда они, почти сразу после того, как оказались в доме на Бродвее, закрылись в спальне, Спенсер понял, что отношение к детям у нее не изменилось. Первым делом он снял форму и бросил ее на пол, мечтая увидеть, как она сгорит. Он принял душ и осторожно приблизился к Элизабет. Воюя в Корее, он многое решил для себя, но не все. Жена стала сейчас намного реальнее, ведь о Кристел он уже очень давно ничего не слышал, и ее образ постепенно начал стираться из его памяти, хотя он все еще вспоминал о ней. За эти три года он много раз менял решения. Теперь ему надо узнать, как его жена собирается жить дальше, и в первую очередь, хочет она или нет иметь детей. Он уже давно решил, что больше не будет играть с ней в игры. Ему необходимо конкретно знать, что она собой представляет и чего хочет от него и от жизни. Если ее желания окажутся для него неприемлемы, им нет смысла оставаться мужем и женой. Конечно, он должен дать ей шанс, но он тоже имеет право выбора, и он не уверен, что его выбор падет на Элизабет Барклай. Он видел слишком много смертей и слишком много людских страданий, чтобы теперь растрачивать свою жизнь на женщину, которая ему не нужна. Жизнь слишком коротка, а ему – тридцать четыре, и можно сказать, что он прожил уже половину. Оставшаяся часть слишком дорога ему, и он не желает тратить ни единого момента из нее, находясь рядом с человеком, который не понимает его.
В тот же день, после полудня, он опять вернулся к этому разговору, когда они собирались к обеду. Она сидела в ванне, заполненной ароматной пеной. Он только что принял душ и, обмотав бедра полотенцем, осторожно присел на краешек ванны, чувствуя себя неловко рядом с ней. Он выглядел даже лучше, чем раньше. Его по-мальчишески стройное тело говорило о том, что несладко жилось там, в Корее.
– Как ты относишься к тому, чтобы в ближайшее время завести ребенка?
Она удивленно посмотрела на него и улыбнулась:
– Вообще ребенка или моего ребенка?
Ее брат с Сарой недавно заявили, что вообще не собираются иметь детей, и это их решение нисколько не удивило ее.
– Конкретно нашего. – Он без улыбки ждал ответа. Для него это было важно, и он не хотел больше с этим тянуть.
– В последнее время я об этом не думала. Да и как мне это могло прийти в голову, ведь ты был далеко. – Она улыбнулась и красивым движением вытянула ноги, всколыхнув воду, покрытую пузырьками пены. – Но почему ты спрашиваешь? Неужели этот вопрос необходимо решить именно сегодня? – Она выглядела раздраженной, ей было неуютно под его взглядом в этой пенной ванне.
– Может быть. Кстати, тебе не кажется, что сам факт того, что мы должны «решать» этот вопрос, уже о чем-то говорит?
– Нет, не кажется. Это такая вещь, с которой не следует спешить.
– Как твой брат и Сара? – Его раздраженный голос предвещал ссору. Но ему необходимо принять решение. И как можно быстрее. То, что он все эти три года думал сразу о двух женщинах, чуть не свело его с ума.
– И они ничего не могут с этим поделать, Спенсер. Я имею в виду нас. Мне двадцать четыре года, и я еще не добилась, чего хотела бы, между прочим, отчасти из-за тебя. И у меня очень ответственная работа в Вашингтоне. Я не собираюсь жертвовать ею ради ребенка.
Вот он и получил ответ. Его только ужасно разозлило, как она это ему преподнесла.
– Мне кажется, ты отдаешь предпочтение не тому, чему следовало бы.
– Ты просто иначе смотришь на вещи. Для тебя ребенок – это милое и забавное существо, которое будет всегда ждать тебя дома. Для меня же это – огромная жертва. Согласись, это две большие разницы.
– Да, конечно. – Он встал и потуже затянул полотенце. Она улыбнулась, думая о том, как все-таки глупо он выглядит с этим розовым полотенцем, намотанным вокруг бедер. – Это никакая не жертва, Элизабет. Мы должны оба хотеть ребенка.
– Да, но «мы» не хотим. Ты – да. И может быть, когда-нибудь этого захочу и я. Но не сейчас. Сейчас еще не время. Для меня главное – моя работа.
Он уже устал это слушать, и она прекрасно знала, как он ненавидит Маккарти.
– Неужели эта чертова работа действительно так важна для тебя?
Важна, он знал, и спрашивать не надо было. В Токио во время их свидания она только об этом и говорила.
– Да. – Она посмотрела ему прямо в глаза. Она не боялась сказать ему правду, она всегда делала это. – Эта работа очень важна для меня, Спенсер.
– Но почему?
– Потому что она позволяет мне чувствовать себя независимой.
Он не хотел, чтобы его жена была независимой... но и не только это... В ней проглядывало что-то еще... хотя, может быть, он просто еще к ней не привык. Они так мало жили вместе. А в ней всегда чувствовался вызов, и ему все время хотелось подчинить ее себе. Но в глубине души он знал – Элизабет никогда не подчинится ему.
– Я взяла отпуск, чтобы встретить тебя и побыть здесь с тобой. Но, Спенсер, когда мы вернемся домой, я снова буду работать, и, надеюсь, ты меня поймешь.