Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа
Шрифт:
Оба парня встретили его застывшими оскалами, какой бывает на лице у людей, которые отдают себе отчет, что их есть за что упрекнуть, но при этом знают, что отдуваться по-настоящему им не придется.
– Ну вот, знакомьтесь… Это – Пэ.
На свежем лице племянницы заиграла виноватая улыбка.
– Меня зовут Пэ, – подтвердил Петр. – Очень приятно.
Один из парней, в черном блейзере и в джинсах, протянул ему худую пятерню и представился Робером: худощавый, с бледным от переутомления, но правильным, еще юношеским лицом, он был одних лет с Луизой.
– А
– Какой еще Клоуз? – осадила племянница. – Тимми!
Малый в джинсовой куртке и в кепи был рослым, курносым, он выглядел старше племянницы года на четыре. Ясные голубые глаза и что-то нетипично породистое в лице выдавали иностранца. Эффект усиливался за счет короткой стрижки с подбритым затылком. В тот же миг Петр догадался, что это тот самый американец, который, по рассказам Луизы, учился с ней на параллельном факультете.
– Ну что, в путь-дорогу? – ободряюще предложил Петр.
Взяв из рук племянницы дамский рюкзачок, он направился к машине. Распахнув дверцы, он предложил рассаживаться, кому где нравится.
Луиза усадила парней на заднее сиденье, а сама села по привычке впереди.
Главная улица городка оказалась запружена машинами. Петр повернул на одну из боковых улиц, уводившую вправо, но за первым же перекрестком они попали в еще более медленный поток машин, и он предпочел вернуться назад. А затем, чтобы развеять чем-то гробовое молчание, он включил радио, и тесное пространство машины наполнилось уютной болтовней диктора. Передавали сводку последних известий, погоды на выходные.
Луиза оживленно разглядывала улицы, провожала взглядом крепость на горе, дома с черепичной кровлей, синеющие по обочинам волны цветущей лаванды и самих прохожих, кто в шортах, кто с рюкзаком. По выезде из поселка, когда позади остался огороженный луг, на котором паслись две рыжие лошадки, а по сторонам гладкой, укачивающей дороги поплыли поля, обрамленные там и сям рощами с серебрящейся на ветру листвой, Луиза вдруг решила сделать короткий экскурс в историю околотка.
Показывая свернутой газетой по сторонам, она объясняла, что «угодья», через которые они проезжают, некогда принадлежали знатному вельможе и что как раз отсюда начинался лес Рамбуйе. В том, что племянница питает к Гарну и его окрестностям привязанность, для Петра не было ничего нового. Но ее бурная реакция на всё то, к чему и сам он не мог никогда оставаться равнодушным, наполняла его радостным возбуждением.
– Надолго Марта уехала? – спросила Луиза после короткой передышки.
– Нет, ненадолго… – Поймав на себе продолжительный взгляд племянницы, Петр вдруг озабоченно спохватился и спросил: – Ты отцу звонила? Он искал тебя, и я опять не знал, что ему сказать.
– Вы не волнуйтесь. Он всегда кого-то ищет.
– Ведь опять все шишки на меня повалятся, – сказал Петр с упреком.
– Как только приедем, я сразу же позвоню, скажу, что была у подруги.
Петр смерил профиль племянницы продолжительным взглядом. Та ответила утомленно-извиняющейся гримасой, вдруг очень похожая на свою мать. И тема была закрыта.
Шоссе стало подниматься в гору. На холме вираж оказался настолько крутым, что передние колеса слегка завизжали.
– Вы на пятой, – заметил худощавый в блейзере.
Сменив скорость, Петр продолжал краем глаза следить за племянницей, а заодно, пользуясь тем, что Луиза, распахнув газету, стала зачитывать вслух отрывок из какой-то статьи, чтобы прокомментировать новости, услышанные по радио, в зеркало заднего вида он пытался разглядеть и своих молчаливых путников.
Оба в черных очках, с искаженными в зеркале лицами и симметрично уставившиеся каждый в свою сторону, они чем-то поразительно походили друг на друга.
– Пэ, надеюсь, мы не очень нарушили ваши планы? – спросила племянница.
– У меня не было никаких планов. Завтра с утра, правда, придется отлучиться. А так я в вашем распоряжении, – добродушно ответил Петр.
– Завтра к обеду нам надо быть в городе.
– В воскресенье?! Почему так быстро?
– К обеду, – поддакнул американец с заднего сиденья, словно лишь для того, чтобы произнести что-нибудь по-французски.
– Получается, всего на ночь? Очень жаль.
– Ну вот, не успели приехать, а вы уже жалуетесь. По-другому не получается, что же делать? – Луиза откинула волосы за плечи и, развернувшись к заднему сиденью, проговорила: – В следующий раз приедем на все выходные – согласны, компания?
– Завтра мы должны помочь ей перетащить барахло в новые пенаты, – объяснил худощавый в черном блейзере тоном безразличия.
– Ты завтра переезжаешь? – не переставал удивляться Петр. – Я не могу чем-то помочь?
– А тебя чем-то не устраивают мои пенаты? – Луиза воинственно развернулась к Роберу.
– Я бы в таких не поселился. Стул негде поставить, не то что лечь, передохнуть… – Физиономию Робера исказил непонятный оскал.
Луиза, улыбаясь, закачала головой. Робер намекал на что-то такое, что не могло не вызывать у обоих смеха.
– Что, так тесно? – спросил Петр. – Женни Сильвестр предлагает совершенно приличное жилище на улице Лонгшан.
– Да вы слушайте его побольше, Пэ! Мелет сам не знает что! – сказала Луиза. – Робер, у тебя опять пониженное давление?
– Всё у меня нормально… Я же успел выпить рюмку кальвадоса… перед поездом, – просиял тот чистосердечной улыбкой юноши.
– Сколько тебе можно объяснять, что кальвадос не повышает давление! – попрекнула Луиза. – А вот мозги набекрень от него запросто могут съехать.
– Пэ, как у вас насчет курения в автомобиле? – спросил американец.
– Курите, раз хочется, – сказал Петр, поймав в отражатель взгляд американца.
Они выехали к перекрестку с шеренгой высоких, раскачивающихся тополей, миновали последний отрезок дороги вдоль поля и свернули на аллею, которая углублялась в поселок. По сторонам потянулись зеленые ограды. Впереди в глаза бросалось необычное скопление машин. Часть машин была запаркована вплотную, одна к одной, перед воротами Сильвестров, но остальные, брошенные беспорядочно, преграждали проезжую часть.