Звездная река

Кей Гай Гэвриел

Туань Лун тоже не совсем понимал. Как можно отлично сделать свою работу в таком опасном и трудном обряде, как изгнание демона, когда опасаешься за собственную жизнь по другим причинам? Он хотел сказать это Дайяню. И как насчет большой благодарности учителю? И уважения? Чтобы это были не просто слова. Это он тоже хотел сказать.

Они подошли к деревне в сумерках.

В самом деле, это селение едва можно было назвать деревней, поэтому он не зашел в нее по пути на восток. Вечерняя звезда горела впереди, сопровождая заход солнца. Лун услышал пение соловья. Он удивился, что никто не поймал его для сети «Цветы и камни». Они

платят хорошие деньги за соловьев.

За их компанией наблюдали крестьяне, все еще работающие на полях. Ну, конечно! Восемь мужчин и мальчик, большая часть верхом, сопровождают женщину из этой деревни? Эта женщина едет на ослике, а не бредет, спотыкаясь по дороге, а предводитель отряда шагает рядом с ней, вооруженный до зубов?

«Они будут судачить об этом всю осень и зиму», – с горечью подумал Туань Лун. Он бросил взгляд на Жэня Дайяня, тот в ответ широко улыбнулся.

Эта веселая улыбка на закате у крохотной деревушки, когда первая звезда сияла на западе, наконец, сказала ему, как далеко этот человек ушел от того мальчика, которого Лун знал много лет назад. Он натянул поводья своего осла.

– Нам с мальчиком нужно сделать остановку, – сказал он. – Мы потом вас догоним.

Он ждал возражений, был готов настаивать, но Дайянь только кивнул головой.

– Цзыцзи, я останусь с этими двумя, а ты веди остальных и матушку Сыма в деревню. Мы потом к вам присоединимся. Вечером мы съедим наши продукты или заплатим за все, что нам дадут.

– Конечно, – ответил разбойник, тот, который шел вместе с Сыма Пэн, когда они их догнали. Он повел их группу вперед. Работавшие на полях мужчины двинулись вслед за ними.

Лун посмотрел на своего бывшего ученика. Он подарил ему первое оружие. Не пожалеет ли он об этом? Он сказал:

– Есть некоторые тайные действия, которые нужно совершить. Тебе опасно…

– Вам нужно закопать кости под деревом. Я постою на страже, чтобы вас никто не увидел. Я видел дуб немного раньше, к северу от дороги.

Лун тоже его заметил. Он посмотрел на Дайяня. Еще не стемнело.

– Ты понимаешь, что…

– Я понимаю, что иногда людям нужно поверить в определенные вещи, чтобы исцелиться, и что иногда они исцеляются. За всеми вами наблюдают чаще, чем вы полагаете, на дорогах, в деревнях. Пойдем, заройте то, что должны зарыть. Никто вас не увидит. Это моя задача.

Лун в изумлении покачал головой. Затем, каким-то образом, до него дошел юмор положения. Он никогда не был в душе злым человеком.

– Ты помнишь что-то из того, чему я тебя учил? – спросил он. – Какие-нибудь стихи? Шань Ду? Сыма Цаня?

– Помню. Я покупаю книги, когда удается. Готов побиться об заклад, здешняя семья считает Мастера Сыма своим предком.

– Я не хочу биться об заклад, – ответил Лун, стараясь скрыть улыбку.

Они сделали то, что нужно, под деревом. Мальчик оставался недовольным, но Лун заметил, что Дайянь дал ему монету (она была похожа на серебряную, но уже почти стемнело), и он повеселел. По дороге в деревню – она называлась Гунчжу, как он узнал, – Дайянь рассказал ему то, что Цзыцзи, другой разбойник, узнал от женщины о девушке и о семье. Такие вещи важны для обрядов.

Удивительно то, что Дайянь знает об их значении.

Туань Лун пошел впереди, когда они пришли в деревню. Он прошел по единственной главной улице до дома больной девушки. Его было легко найти: у калитки стояла толпа. Эта женщина, Пэн, ждала

у открытой двери рядом с перепуганным мужем и стариком (вероятнее всего, ее отцом). Оба мужчины казались сбитыми с толку и испуганными. Среди деревьев в сумерках носились летучие мыши. Он увидел светлячков. Поздновато для них, уже осень.

Он официально поздоровался с семейством, поправил свою красную шляпу и вошел в дом вместе с мальчиком – больше никому не позволили войти, кроме матери, ради приличий, – чтобы посмотреть, сможет ли он спасти жизнь девушки, стоящей на пороге смерти из-за овладевшего ею демона. «Предстоит битва», – сказал он семье и жителям деревни, собравшимся в сгущающейся темноте.

Так было всегда.

Пэн никогда не рассказывает об этом, никогда не говорит о том, что она видела той ночью в собственном маленьком домике перед алтарем предков. В ту ночь, когда она наблюдала магический обряд и вызов силы.

Она приняла решение. Ради Чжили недуг того лета необходимо забыть. Один раз она подслушала, как ее отец (которого она любила и уважала) говорил об обряде с другим человеком, хотя он ничего не видел, он оставался снаружи вместе с другими. В тот вечер она положила в его суп одну травку, от которой его всю ночь мучили сильные, непрерывные колики.

«Наверное, – сказала она ему утром, когда он сидел бледный и измученный, – ты чем-то оскорбил демона, говоря о мире духов. Такие вещи лучше не обсуждать простым людям, как мы, чтобы снова не начались неприятности».

Со временем ее воспоминания о том вечере смазались и расплылись, как расплывались фигуры ее дочери, мастера обрядов и незнакомого мальчика в их доме после того, как зажгли свечи.

Она помнит, как мастер тихо и напряженно говорил Чжили, что он изгонит из нее духа, она исцелится, но что почти наверняка она не сможет теперь выйти замуж за человека не из их деревни, даже не сможет уехать из Гунчжу, и ей придется с этим смириться. Тогда Пэн заплакала. Мастер сказал, что если его или кого-то другого заставят попытаться сделать это во второй раз, Чжили почти наверняка умрет.

Затем он начал нараспев произносить заклинания. Мальчик почти сразу же стал задыхаться и завывать тонким голосом. Пэн с трудом могла на это смотреть, так ей было страшно.

Она помнит (думает, что помнит), как ее дочь замерла, как только мальчик начал корчиться от боли. Мастер привязал веревку к левому запястью каждого из них – это она запомнила. Вдоль нее прикрепил три красных ленты, того же цвета, что и его шляпа.

Чжили вела себя неожиданно смирно и спокойно с того момента, когда ее выпустили из задней комнаты и привели к мастеру. Пэн боялась, что она будет драться и ругаться, как часто делала после того, как заболела. Она помнит, что мастер приказал ей самой вести себя тихо и оставаться в углу комнаты.

Как будто она собиралась делать что-то другое!

Он провел ладонями над самой большой свечой, и цвет пламени чудесным образом (к ее ужасу!) изменился и стал зеленым. Мальчик внезапно отпрянул в сторону, чуть не стащив Чжили с табуретки, на которую ее усадили перед алтарем.

Мастер продолжал петь заклинания звучным, низким голосом, руки его двигались в воздухе, который вдруг стал душистым. Пэн не узнала запах. Он был сладкий и сильный. Ее сердце сильно билось. До конца жизни она не была уверена, что ни разу не потеряла сознания в ту ночь.