Звездное тяготение
Шрифт:
– Основное направление… Шесть ноль-ноль!
Долгов, как всегда, глуховато, с густой мрачностью повторяет команду, записывает ее в блокнот. Зеленая, с темноватым густым оттенком ракета лежала на направляющих, вызывая почтение, чуточку боязнь. Она была боевой, а это что-нибудь значит! Не чета той железной болванке, с которой мы тренировались до сих пор. Сердце отстукивало гулко, будто метроном, в висках одновременно с ударами пульса отдавалось: "Сейчас, сейчас…"
Справа, в стороне, "ветровики" – метеорологи готовились к зондированию. Вот уже команда комбата:
– Высота… Начать
Белый шар, вырвавшись из рук солдата, взмыл в голубую синь, удаляясь и стремительно сжимаясь в белую точку. Мне не видно, но знаю: прилипнув к теодолиту, другой солдат держит его в перекрестии, а рядом, весь преобразившись, ждет Крутиков – зажал в ладони секундомер так, словно боится, что тот вырвется. Долетает его резкий фальцет:
– Без трех, без двух… Отсчет!
Поправив ларингофоны, я передал Гашимову по переговорному устройству: развернуться влево. Двигатель басисто заурчал, лязгнула гусеницами установка, сдирая траками землю и траву. Взглянул в панораму – почти в самом створе увидел буссоль и не удержался:
– Молодец, Курбан!
– Вай, чего не так? – сквозь треск в наушниках шлема откликнулся механик.
– Так, так! Молодец, говорю.
– Спасибо, друг.
"Отошел!" – неожиданно улыбнулся я, вспомнив, как накануне вытащили его полуживого из люка. Мне были видны руки лейтенанта Авилова, зачем-то до белых пятен на суставах сжавшие треножник прибора. И тут же, без всякой связи, а может, оттого, что приметил сутуловатую фигуру капитана-посредника, припомнил, как два дня назад был свидетелем их разговора. Речь у них зашла о схеме пуска. "Стоп! Тут неверно", – остановил капитан. "Давайте посмотрим. Вот инструкция", – тихо и даже как-то виновато произнес Авилов. А спустя несколько секунд, уже другим голосом капитан протянул: "Да-а, правы. Извините". В памяти высеклись слова Сергея: "Сказано, ас, как в аптеке!" Но почему все это лезет мне в голову?
Солдаты теперь, казалось, были другими, не те знакомые мне ребята, кому свойственно и подшутить, и свалять дурака, – настоящие метеоры!
– Только бы сработать, Гоша, а? – шепнул разгоряченно Сергей: на лице – потеки, из-под шлема, с виска, на рукав комбинезона сбегали струйки пота.
– Понимаете, момент… – кому-то вполголоса сказал Уфимушкин и смолк.
Я поправил наводку штурвалом: не подкопается и сам бог!
– Готов! Готов! – сыпались торопливые доклады.
Лейтенант Авилов, насупленный, сосредоточенный, то и дело подступал к сержанту, с тревогой спрашивал:
– Порядок там? Проверили, Долгов, нет криминалов?
И сам метался возле установки, обегая ее, заглядывая на направляющие, в лоток, на приборы. И хотя все везде было в полном порядке, ему мерещились злополучные "неполадки и криминалы". Он волновался: не просто тренировка!
– Ажур, товарищ лейтенант, – сдержанно басил в ответ Долгов и тоже поспевал заглянуть всюду – даже через спину в мои приборы. И молча отходил.
– Исчисленные… левее… – режет по ушам от "газика" – пикапа голос Крутикова: выходит, в кузове под прорезиненным тентом в заварной духоте уже кончили "колдовать" вычислители. Все!
Короткая сверка – и комбат отчеканивает команду, может про себя добавив привычное "юрьев
По перепонкам стегает:
– Расчет, в укрытие!
Срываемся и летим в ровик.
Лейтенант уже возле пускового пульта. На панели высветились лампочки: сигналы готовности цепей. Все вроде бы обычно, но голос Авилова – как струна:
– Приготовиться к выстрелу!
Напряжение на пределе. Само по себе, невольно екает сердце и начинает гулкие отсчеты: тук, тук, тук… Сейчас, сейчас! Щеки у командира расчета заметно побледнели – кровь отхлынула, резче проступили светлые усики. Но он спокойно поворачивает рычаг питания. Испугом в сердце отдается металлический щелчок. Проходят еще секунды – мигнув, высветилась на табло еще одна лампочка, и сразу же Авилов дотрагивается пальцами до кнопок:
– Огонь!
"Наконец-то! Как долго". Вздрогнула установка, раскатистый стоголосый рев двигателя вспорол тишину, из клубов дыма и пламени, блеснув, взметнулась ракета, оставляя позади белое жало пламени. Рокочущий острый звук стремительно побежал, удаляясь и замирая в голубой высоте.
Молча следили за желтым ярким, как маленькое солнце, огненным шариком. Он уплывал не один – стреляли и другие установки, залпом. "Туда, туда, пробивать брешь… Наверно, и самолеты подходят?" – подумалось мне внезапно.
Сколько прошло секунд или минут? Из-за машины вывернулся капитан Савоненков – в пыльных сапогах, на гимнастерке под портупеей мокрая полоса, но усталое, желто припудренное лицо подобрело, не было таким строгим, как обычно.
– Товарищи! Цели накрыты точно, по всем войскам объявляется: началось общее наступление…
Тогда-то Сергей, как оглашенный, рявкнул:
– Ур-раа!
Его поддержали почти все:
– Ур-раа… Ур-раа…
Солдаты принялись дурачиться: обнимались, барахтались, точно медведи на солнцепеке, поднимая пыль, радуясь, как дети. И мне вдруг стало понятно то, что не давалось еще утром, что ускользало неуловимо, словно тень. Это была радость труда, того самого дела, которому служат, которому отдают все свои силы, энергию, ум, знания! И вот сейчас они получали за все награду не какими-то "купюрами деньзнаков", как любил выражаться Владька, а духовной удовлетворенностью.
И никто на солдат сейчас не смотрел строго, не требовал "отставить!" – офицеры сочувственно, поощрительно взирали на все происходящее.
Солнце поднялось высоко, нещадно жарило, пожелтевшее, опаленное небо было мутным, неподвижный воздух обжигал ломящим жаром. Но удивительно: люди будто не чувствовали ни зноя, ни усталости. У Сергея к лицу пристала блаженная, ангельская улыбка и никак не могла отлипнуть. Даже Рубцов, с трубными звуками отфыркиваясь от набегавших на нос и губы солоноватых струек, крутился волчком возле установки.