Звездные гусары
Шрифт:
Кокошкин покосился на нее. “Откуда такое спокойствие? – подумал он тревожно. – Не оттого ли, что она к нему равнодушна?”
Ему хотелось бы порадоваться этому обстоятельству, но он не мог. Он знал, что Татьяна Николаевна считает Штофрегена своим другом. За друга она бы беспокоилась. Скорее, здесь нечто иное: если бы с ним действительно что-то случилось, она почувствовала бы это на расстоянии.
Мысль о том, что между Штофрегеном и Татьяной Николаевной может существовать нечто вроде телепатической связи, очень не понравилась Кокошкину.
– Вы не думаете, что с ним беда, – сказал Кокошкин
Тут прозвучал звонок, и они отправились в ложу, не докончив разговора.
Стефания встретила Кокошкина пустым бокалом.
– Я все выпила, – сообщила она. – Кстати, это уже не в первый раз. Попросите убрать.
Кокошкин выставил пустой бокал на столик перед дверью в ложу. Татьяна Николаевна, шурша платьем, уселась и перевела взгляд на сцену. По всему было видно, что ей очень хорошо.
Штофреген прибыл только к четвертому отделению. Его не сразу заметили, потому что он прошел не в ту ложу, где находились его друзья, а в другую, на третьем ярусе.
Татьяна Николаевна указала на него биноклем:
– Смотрите, господин Кокошкин, вон наш друг. Явился наконец!
– Почему он не с нами? – Кокошкин нахмурился. – Странное опоздание! Он так мечтал об этом спектакле… Две недели только о нем и говорил. Боялся, что кто-нибудь из нас заболеет и не придет.
– Он не один. – Татьяна Николаевна опять кивнула на ложу третьего яруса. – С ним какой-то незнакомый тип.
Стефания вытащила из сумочки огромный полевой бинокль с устройством ночного видения, – она признавала только это чудовище и от души презирала “перламутровую безделушку”, которую держала в руках ее сестра.
Включив устройство ночного видения, Стефания отчетливо разглядела своего друга Штофрегена: тот был встрепан, в безупречном партикулярном платье, с шейным платком в горошек и, насколько видела Стефания, в атласных панталонах, натянутых опасно туго. Вид у Штофрегена был весьма озабоченный.
Рядом с ним восседал незнакомец большого роста, с плоской физиономией и крохотными бегающими глазками. На незнакомце был дурно сидящий фрак. Он горбился и то и дело скреб пальцами то рукав, то спину, – его замечательно длинные руки позволяли ему дотягиваться почти до самых лопаток.
– Что там? – нетерпеливо спросила Татьяна Николаевна и потянулась к биноклю сестры. – Дай посмотреть!
Стефания опустила бинокль между колен и сжала их.
– Ну вот еще! – ревниво сказала она. – Ты сама надо мной смеялась, что я ношу с собой такого армейского монстра, а как выяснилось теперь, я была права! Никогда не знаешь, когда тебе пригодится подобная вещь. Но ты ведь пришла в театр, у тебя подобающий перламутровый карлик, – ну так и смотри себе в него, увеличение в целых полтора раза!..
Татьяна Николаевна едва удержалась от того, чтобы щипнуть ее. Кокошкин тем временем недоумевал и почти не слышал размолвки сестер.
Занавес поднялся, началось четвертое отделение и не замедлили последовать те самые знаменитые пляски, для которых использовались трюки с гравитацией.
При первых же звуках этой музыки спутник Штофрегена насторожился. Он заерзал на месте, затем глянул на Ивана, как бы вопрошая его о чем-то. Штофреген покачал головой и накрыл его руку своей. Некоторое время незнакомец тихо сидел рядом с ним в ложе,
Он вытянул губы и издал несколько громких звуков, а затем, замечательно ловко перебирая руками, помчался вдоль всего третьего яруса.
Несколько человек, боясь, что на голову им упадет массивное тело, вскочили с кресел и бросились к выходу. Шум, впрочем, был поначалу слабый: в большом темном зале, завороженном тем, что происходило на сцене, не сразу заметили скачущего господина в оборванном фраке.
Господин же этот метнулся в воздух, плавно взмахнул руками и ногами и повис на перилах лож второго яруса.
Громко завизжала какая-то дама и захлопала программкой по пальцам незнакомца. Он поднял к ней лицо и, шевеля вытянутыми губами, быстро прокричал несколько бессвязных слов.
Затем он с пугающей ловкостью подтянулся и спрыгнул в эту ложу, прямо на колени даме. Она, впрочем, не успела даже испугаться, потому что он сразу же сиганул обратно, и вот уже он, перебирая руками, летит на уровне бельэтажа. Еще миг – и незнакомец очутился на сцене.
Музыка продолжала звучать, танец исполнялся в воздухе, и незнакомец, подпавший под власть гравитационных трюков, вполне подчинился их законам и взмыл над сценой. Он ликующе закричал и раскинул руки и ноги. Сейчас, в ярком свете прожекторов, стало видно, что они равной длины.
Зная причуды главного режиссера-постановщика Мариинского театра, многие из зрителей совершенно не удивились происходящему, напротив – сочли это очередной находкой.
Вереща и подпрыгивая в воздухе, незнакомец, приведенный Штофрегеном, начал хватать танцовщиц за ноги. Он тянул их вниз и сдергивал с них разноцветные шелковые юбки.
Висящие под потолком танцовщицы отчаянно отбивались. Демоническая музыка гремела вокруг них, так что поневоле все они каким-то образом попадали в такт. Танец ведьм был страшным, поистине дьявольским, а господин, избавившись от фрака, предстал лохматым гигантом – истинное воплощение темной силы.
Те малодушные из партера, кто было дезертировал, замерли в проходе возле дверей, а затем один за другим тихонько, стыдясь позора, возвратились на свои места.
– Это же обезьяна! – восхищенно прошептала Стефания.
Татьяна Николаевна опустила бинокль и замерла, сцепив руки. Даже в темноте видно было, что она очень бледна.
Штофреген куда-то исчез, из ложи его не было видно.
Растерявшийся машинист сцены не нашел ничего более удачного, чем выключить антигравитационное поле, так что все танцовщицы и разошедшийся орангутанг с грохотом попадали из театрального поднебесья. Несколько девиц сразу убежали, другие остались сидеть, поглаживая ноги и пытаясь убедиться в том, что с ними ничего не случилось. Орангутанг остался полным властелином сцены. Он принялся скакать, то взбираясь по декорациям, то раскачиваясь на них, то прыгая на пол. Затем он стукнул себя в грудь и испустил дикий ликующий крик.