Звездные крылья
Шрифт:
За столом, опираясь одной рукой на подлокотник кресла, сидел Людвиг Дорн и внимательно смотрел на своих гостей. Лицо его тоже казалось вырезанным из темного дуба. Глаза под седыми бровями были бесцветны и прозрачны. Такие глаза, пустые и прозрачные, бывают у зверей, долгие годы сидящих за решеткой. Покатый лоб, пересеченный глубокими морщинами, увенчивали густые совершенно седые волосы.
Когда Людвиг Дорн говорил, его длинные, тонкие, припухшие в суставах пальцы шевелились. Рука лежала на массивном столе. Когда пальцы шевелились, гостям в полумраке казалось, что по столу ползет большой белый паук.
Гостями Людвига Дорна были Крайнев, Яринка и Волох. Они-то и сидели в затемненной комнате за широким столом. Эти дни очень изменили их. Давно уже забрали у них комбинезоны, сменив их на обыкновенную одежду. Но перемена заключалась не в этом. Бросалось в глаза то, что ни тени улыбки не появлялось на их лицах во время разговора. Они как бы окаменели. Слишком много пришлось им передумать за эти дни. Слишком неопределенными и мрачными были мысли о будущем.
Они сидели в кабинете Людвига Дорна, отдыхая после утомительной дороги — им пришлось очень долго ездить под тщательной охраной. О побеге не могло быть и речи. Охрана не отвечала на их вопросы. Договориться было невозможно. Но сегодня, наконец, они, очевидно, узнают, почему их держат на чужбине.
И Людвиг Дорн начал говорить. Он говорил лаконично и сухо. Казалось, ему жаль выпустить лишнее слово из тонких, словно пеплом покрытых губ.
— Должен поставить вас в известность, господа, — начал он, — что для своей страны, для СССР, вы умерли четыре дня тому назад. Умерли в прямом, физическом понимании этого слова.
Он с минуту смотрел на Крайнева, наблюдая, какое впечатление производят его слова. Инженер сидел неподвижно — теперь никакая неожиданность не могла вывести eгo из равновесия. Он пристально смотрел в бесцветные глаза Дорна и в свою очередь ждал, что будет дальше. Зато Яринка застыла в кресле с выражением полной растерянности на лице, а Волох поднялся во весь свои огромный рост.
— У меня лежат газеты, — продолжал Дорн, — в которых сообщается о катастрофе с вашим самолетом. А вот здесь вы можете полюбоваться фотографиями собственных похорон. Далеко не каждому удается такое увидеть.
На фотографиях маленькие урны плыли над толпой. Почетный караул стоял возле них. Взволнованные лица друзей. Маленькая урна с надписью «Юрий Крайнев» стояла в колумбарии.
Людвиг фон Дорн внимательно следил за изменчивым выражением лиц. Побледневший Волох читал правительственное сообщение.
— «…Причины катастрофы выясняются», — дочитал он и провел рукой по лбу. — Так… так… Значит, теперь весь мир считает, что бездарный пилот Волох разбил машину и разгуливает где-то в раю, а он в это время сидит и читает сообщение о собственной смерти.
Волох помолчал, потом вдруг со всего размаху стукнул кулаком по столу. Высокий и сильный, он наклонился к Дорну. В бесцветных глазах Дорна мелькнуло что-то похожее на испуг, и пилот хрипло и торжествующе захохотал.
— Ага, боишься, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Я тебя задушу, как мышь. От тебя даже воспоминания не останется, и никто не будет знать, где тебе поставить памятник.
А Дорн уже овладел собой, презрительно усмехнулся, и в то же мгновение четверо солдат появились в кабинете. Дорн посмотрел на Волоха, потом кивнул головой солдатам, и те вышли так же беззвучно, как и вошли. Волох оглянулся и медленно опустил руки. Он еще раз с ненавистью взглянул на Дорна, отошел к окну и опустился в кресло.
Окно выходило прямо на серую бетонную стену. Верхушки ее не было видно.
Крайнев сидел напротив Дорна и спокойно, неторопливо разглядывал его лицо. Он будто старался запомнить, запечатлеть черты этого лица на всю жизнь. Он увидел и оценил все: и дегенеративный лоб, и морщины в углах глаз, и сами глаза, бесцветные, но умные. Их Юрий рассматривал особенно внимательно, словно за этими льдинками собирался найти или угадать слабые места своего врага.
Небрежно перелистывая блокнот, Дорн ждал, пока Крайнев заговорит. Он смотрел на Юрия спокойно, как человек, уверенный в своей силе. Он твердо знал, чего хочет, и был убежден, что сумеет подчинить себе противника. Дорн был почти вдвое старше Юрия и на своем веку не раз видел, как люди предавали, продавали, отказывались от самого дорогого. Мысль о том, что советские люди могут в этом отношении отличаться от людей капиталистических стран, не приходила ему в голову. Он на себе испытал гнетущую силу времени. Там, где ни пытки, ни деньги не могли ничего сделать, приходил на помощь страшный и неумолимый союзник — время.
Дорн ждал спокойно, терпеливо. Крайнев смотрел на него и не мог говорить. Неистовый гнев сжимал ему горло. Тяжелая горячая кровь пульсировала в висках. Он порывался что-то сказать, но ни один звук не вылетел из его сведенного судорогой горла.
Дорн заметил это. Плавными округлыми движениями он налил из большого хрустального графина воды в стакан и поставил его перед Крайневым.
Тот скосил глаза, размахнулся, и стакан, жалобно звякнув, покатился по столу. Капли запрыгали на полировке стола, напоминая ртуть; в них отражался свет от окна, и в каждой светилось маленькое яркое окно.
Ни один мускул не дрогнул на лице Дорна. Он спокойно поднял стакан, снова налил воды и снова поставил перед Юрием. Капли постепенно высыхали, и маленькие яркие оконца исчезали одно за другим.
Юрий схватил стакан и поднес к губам. Зубы стучали о стекло. Вода проливалась мимо и тонкими струйками стекала на костюм. Он не замечал этого.
Вдруг Крайнев резко оторвал стакан от губ и четким движением поставил его на стол. Губы перестали дрожать, кровь постепенно отлила от лица. Он снова мог думать, говорить, снова мог бороться.
— Я желаю знать точно, чего вы добиваетесь?
— О, совсем немногого, — ответил Дори. — Мы хотим, чтобы профессор Крайнев вместе со своими ассистентами продолжал опыты над реактивными самолетами и двигателями в наших прекрасных лабораториях. Не следует волноваться, профессор, наши лаборатории оборудованы ничуть не хуже ваших. Целый авиазавод и аэродром будут к вашим услугам. Все это предназначалось не для вас, но мы отдаем предпочтение вашему авторитету и таланту. Единственное, чего вы не будете иметь, — это имени Крайнева. Вы понимаете сами — ваше имя умерло вместе с Вальтером Шторре в кабине вашего самолета. Зато вы можете выбрать любую фамилию, и ваши работы принесут вам славу во всем мире. Правда, мы еще долго не сможем выпустить вас с этого острова, но это уже дело времени и вашего личного поведения.