Звездные ночи
Шрифт:
Обычно воздушные сражения происходили вдали от нашего аэродрома и на большой высоте, ничего толком разглядеть было нельзя даже в бинокль, но самолеты, преследуя друг друга, пролетают десятки километров, отдельные схватки мы наблюдали во всех подробностях.
Утро была тихое, ясное. Первое, что мы увидели, — окантованный огнем, чадящий немецкий бомбардировщик, с тоскливым воем и нарастающей скоростью несущийся вниз. Он скрылся за холмом, и к небу взметнулись пламя взрыва, дым, земля дрогнула. В ту же минуту раздалось наше дружное «Ура!» В саду с деревьев посыпались яблоки.
От «голубой линии» в наш тыл направлялись одиннадцать «Юнкерсов» — теперь их было десять — в сопровождении четырех «мессеров». Наших истребителей было шесть. Строй бомбардировщиков распался. Почти одновременно зачадили еще четыре «Юнкерса», остальные разлетались врассыпную, сбрасывая бомбы куда попало. Один из «мессеров» превратился в огненный шар, второй, кувыркаясь, падал, как нам показалось, прямо на наш аэродром.
Мы, как всегда, активно поддерживали наших летчиков, неистово хлопали в ладоши, кричали, давали советы, предупреждали об опасности.
— Цепляйся за хвост!
— Не сворачивай, жми!
— Долбани сверху!
— Так его!
— «Мессер» справа!..
Если бы наши соколы могли слышать нас, у немцев на Таманском полуострове не осталось бы ни одного самолета.
Задымил наш истребитель, вспыхнуло крыло. Мы замерли. Летчик пытался сбить пламя, резко, уверенно маневрировал, клочья огня отлетали прочь от самолета, казалось, еще усилие, и все будет в порядке, но огненные змейки упорно ползли к кабине.
— Прыгай! Прыгай! — отчаянно кричали мы, уверенные, что летчик нас слышит.
Его борьба с огнем продолжалась очень долго, секунд пятнадцать, пламя сбить не удалось, и он выбросился с парашютом. Белый купол опустился на вершину далекого кургана, мы снова задрали головы, но ни одного самолета уже не было видно.
Молча постояли мы у ямы, в которой догорали останки одного из поверженных «мессеров». Попинали обломки, бросили в яму несколько камней и пошли в столовую.
Но оказалось, воздушный бой еще не кончился. Из-за облака показались два истребителя: «мессер» и «Ла-5». Наш летчик висел на хвосте у немца и находился чуть выше — идеальная позиция для атаки. Мы ждали, что вот-вот грянет очередь, и конец еще одному стервятнику. Но советский летчик не торопился. Ожиданию, сказалось, не будет конца, девушки не выдержали, заговорили разом:
— Хочет в упор, наверняка.
— Может, идет на таран?
— Точно!
Мы замерли. Таран нам видеть еще не приходилось. И вдруг — та-та-та… — раздалась короткая очередь. Пули прошли над самой кабиной фашистского истребителя.
— Промазал…
— Чуть бы пониже.
— Наверно, ранен, кровь заливает глаза, потому и промахнулся…
Я готова была поверить этому, но «Ла-5» прибавил скорость, обошел «мессера» справа, сделал боевой разворот — на 180 градусов с набором высоты — и снова оказался позади и выше вражеского самолета. Маневр был выполнен безупречно — не похоже, что летчик ранен.
— Он прижимает «мессера» к земле, — предположила я. — Хочет посадить на наш аэродром.
Девушки дружно поддержали меня:
— Правильно, Магуба. Правильно!
— Указал дорогу и снова сел на хвост!
— У немца кончился боекомплект, но вдруг он сам пойдет на таран?
— Не пойдет, фашисты таран не применяют, кишка тонка…
Еще одна короткая очередь — на этот раз пули прошли справа от «мессера», он послушно отвернул влево и, снижаясь, направился прямо на нас.
С пистолетами в руках мы выстроились вдоль посадочной полосы.
Оба самолета приземлились с интервалом в несколько секунд. Из «Ла-5» выпрыгнул коренастый, смуглолицый летчик, кинулся к «мессеру», вскочил на крыло. Когда мы подбежали, к нашим ногам вывалился долговязый немец. Все это произошло очень быстро.
— Хенде хох! — хором крикнули девушки, направив на поверженного врага пистолеты.
Немец встал и, прижавшись спиной к фюзеляжу, медленно поднял руки.
— Рус-мадам… Рус-мадам… — залопотал он.
Кто-то из девушек язвительно заметил:
— Какой галантный.
Наш летчик уже успел обезоружить врага — бросил на траву «вальтер» и нож. Подойдя к пленному, сорвал с него планшет, ощупал карманы.
— Это Ахмет, — шепнула мне на ухо Лейла. Глаза ее сияли, щеки разрумянились.
«Вот он какой», — подумала я, разглядывая летчика. Суровое, скуластое лицо, огненно-карие глаза, между бровями — резкая складка, на лбу — капельки пота. На вид ему было лет двадцать пять. Повернувшись к нам, он сдернул с головы шлем, улыбнулся.
— Общий привет!.. Лейла?!
— Ахмет… здравствуй. Ты ранен?
Только теперь мы заметили, что с левого рукава летчика капает кровь.
— Пустяки. Не думал, что встречу тебя. Явился без подарка. Впрочем, вот, — он показал здоровой рукой на «Мессершмитт». — Дарю!
Лейла приложила руку к груди, слегка наклонила голову, улыбнулась.
— Я тебя провожу в медпункт, идем.
— Царапина, я даже не почувствовал, — в нем еще не остыл жар боя. — Где ваш командир? Надо сообщить в штаб…
— Она все видела, сообщит. Пошли.
Девушки наперебой поздравляли Ахмета с победой, давали шутливые советы Лейле:
— Не отказывайся от подарка, на «По-2» обменяем.
— Можно и не менять, перекрасим, освоим, в гости будем летать.
— В санаторий — туда и обратно.
— Почту возить.
— В хозяйстве пригодится…
Ахмет и Лейла ушли, мы снова обступили немецкого летчика. Он, видимо, понял, что расстреливать его мы не собираемся, стоял, заложив руки за спину, и с любопытством разглядывал нас.