Звездные ночи
Шрифт:
— Вот это да! — восхищенно воскликнула Женя. — А я ее ругала.
— Кого?
— Да бомбу эту. Наверно, в бензохранилище угодила. Все еще горит, как здорово.
«Хорошо, что высота была приличная, — облегченно подумала я, — иначе мы бы тоже все еще горели». Уточнив курс, Женя запела:
Не смеют крылья черные Над Родиной летать, Поля ее просторные Не смеет враг топтать…Припев горланим втроем: Женя, я и мотор:
Пусть ярость благородная Вскипает, как волна. Идет война народная, Священная война…На аэродром мы вернулись последними.
Подбежала Лейла, обняла меня, закружила:
— Летаем! Воюем!..
Давно я не видела ее такой оживленной.
Немцы обстреляли только два самолета, и оба — целехонькие! Сгрудившись у края аэродрома, мы все вместе пьем чай, молча любуемся далекими отблесками пожара.
На новое задание, в район Новороссийска, полетели не с обычными бомбами, а с кассетами, начиненными зажигательными ампулами. С таким грузом надо обращаться очень осторожно.
Бершанская несколько раз повторила:
— При взлете будьте предельно внимательны, прошу вас, и тем более при посадке, если по каким-либо причинам придется приземляться с кассетами.
Успели сделать по три-четыре вылета, все шло нормально. Наступил рассвет, я заходила на посадку последней, подумала: «Слава богу, задание выполнили, кажется, все вернулись благополучно». Заруливая на стоянку, увидела: с самолета Лейлы техники сняли неиспользованную кассету, но не придала этому значения. У подбежавшей Радиной спросила:
— Все живы-здоровы?
— С экипажами полный порядок, Магуба, а машины, как всегда, нуждаются в нашей срочной помощи. Поздравляю с благополучным возвращением.
— Спасибо, милая, — я вылезла из кабины. — А что у Лейлы с кассетой?
— Еле отцепили, дужка погнулась. А мотор не барахлил?
— Нет, Зиночка. Работал, как часы…
Пришла я в общежитие, сняла комбинезон, стою перед зеркалом, причесываюсь. Появилась Лейла и — с размаху кулаком по подушке.
— Ненормальная! — проворчала сердито.
— Кто?
— Руфа! — она повернулась ко мне. Лицо бледное, брови сдвинуты.
— Что случилось? — встревожилась я не на шутку.
— Ты представляешь, что она выкинула? — Лейла всплеснула руками. — Правая кассета не отцепилась, я пыталась стряхнуть ее над целью, ничего не вышло, делать нечего, легла на обратный курс. Предупредила Руфу: расстегни ремни, как приземлимся, выпрыгивай на ходу и отбегай в сторону. Она спросила: «А ты?» А что я, отвечаю, посажу самолет как надо, уже светает, ничего не случится. И вдруг Руфа говорит: «Вылезу на крыло, попробую отцепить». Я крикнула: не смей! Она свое: «А вдруг кассета сорвется при посадке? Она, наверно, чуть держится». И вылезла на крыло. Что мне было делать? Лечу ровно, как на боевом курсе, думаю: «Ну, покажу я тебе на земле, где раки зимуют!» Дотянулась она до кассеты, помучилась, ничего сделать не смогла — та как припаянная. Вижу: выдохся мой милый штурман, вернуться в кабину у нее нет сил. Вот-вот свалится с крыла. Говорю ласково: Руфиночка, милая моя, не нервничай, попробуй подтянуться. Кое-как она добралась до моей кабины и совсем обессилела. Говорит: «Не могу больше». Я ей: душечка моя, дорогая, бесценная, ну еще чуточку, совсем немного осталось. Попыхтела она изрядно, добралась, свалилась в свою кабину. Ну, тут я отвела душу: бестолковая! — кричу, — сумасшедшая! Она сидит, помалкивает. Ты представь — как бы я вернулась без штурмана? Да я бы сама выбросилась.
Никогда, ни раньше, ни позже, я не видела Лейлу такой возбужденной. «Неужели, — подумала с горечью, — такой экипаж распадется?» А вслух спросила:
— Бершанской доложила?
— А как же, конечно, доложила.
— Ну, не расстраивайся, все кончилось хорошо. Руфа, конечно, виновата, но она же хотела сделать как лучше, беспокоилась за самолет, за тебя.
Лейла неожиданно рассмеялась.
— Тебе весело? — удивилась я.
— Очень! — с вызовом ответила она. — Плакать мне, что ли? Пусть Руфа плачет.
— Где она?
— У Бершанской.
— Что же теперь будет? Как Бершанская реагировала на твой доклад?
— Да вроде тебя, мне потому и смешно стало: хорошо, что все обошлось, Гашева виновата, но проявила самоотверженность, хотела спасти боевую машину. Похвалила меня за посадку. Спросила: «Что ты предлагаешь?» Я, конечно, не хочу, чтобы она строго наказала Руфу. Говорю: главное, чтобы она больше никогда не вылезала из кабины без моего разрешения. Вашего внушения будет достаточно. Бершанская закурила, подумала немножко, говорит: «Штурман Гашева получит устное предупреждение. Если повторится подобное, отстраню от полетов». Ты об этом никому не рассказывай.
— Могла бы не предупреждать, — обиделась я.
Лейла обняла меня, и обида моя мгновенно улетучилась.
Появилась Руфа — расстроенная, с пылающими щеками.
— Ты что так долго? — как ни в чем не бывало спросила Лейла. — Мы тебя заждались. Пошли, выпьем вина… Умираю, хочу спать!
Мы никогда не вспоминали об этом случае.
Ночь триста тридцать восьмая
Мы с Рудневой сидели на своей любимой скамейке в саду. Ждали задания.
— Какие хорошие стихи посвятила тебе Галя Докутович, — сказала я и, с нежностью глядя на Женю, прочитала:
Рассказала ты чудесную сказку, И сама ты на сказку похожа! В нашей жизни, простой и суровой, Ты как солнечный зайчик весной…Немного помолчали.
— Расскажи что-нибудь, — попросила я.
— Нет, Магуба, твоя очередь, — неожиданно запротестовала Женя. — Все я да я. Хочу сегодня сама послушать. Расскажи мне сказку.
— Какую? — растерялась я.
— Ну, народную татарскую. Про любовь, про верность.
В детстве я слышала от бабушки множество сказок. Перебираю их в памяти, волнуюсь.
Мне по душе Женина просьба. Кажется, вспомнила.
— Один джигит, — начала я рассказывать, — захотел жениться. Долго выбирал себе невесту, но так и не выбрал. У каждой находил какой-нибудь недостаток. Ну и раздумал жениться, решил: лучше остаться холостяком, чем жить с недостойной женой.
Прошло несколько лет. Однажды в деревню, где жил этот джигит, приехали заморские купцы и рассказали, что посредине Аральского моря есть остров, на котором обитают удивительно красивые девушки. Они высматривают корабли, заманивают путешественников, осыпают их цветами, уводят во дворец и, странное дело, никто с острова не возвращается. Исчезают люди, и все. Что с ними происходит, никто не знает. Ходят разные слухи. Одни говорят, что путешественников сжигают живьем, другие — что им отрубают головы, третьи — что они женятся на островитянках и живут припеваючи.