Звездные судьбы (Исторические миниатюры)
Шрифт:
Малость в состоянии была доставить ему несказанное удовольствие и опять малость могла на целый день повергнуть в несносную скуку. Он имел некоторые часы, в которые сердце его таяло, иногда от радости, иногда же от сострадания, ещё иные, в которые ему ничего не нравилось, не могло восстановить его понуренного духа. Он имел привычку непременно окусывать ногти, отчего всегда говорил сквозь пальцы и большею частью - наморщив лицо, а сие представляло в нем вид недовольный.
Чтобы не видеть уныние в лице других, Потемкин, особливо же в веселом духе, расточал свои сокровища, в другие же слезы невинности и бедности служили орудием к вящему раздражению его гнева. Но через несколько мгновений приходил он в состояние, в котором
Либо - все, либо - ничего. Либо место почти на троне, либо монастырская келья. А поскольку в келью уже не слишком тянуло, а место возле трона приходилось все чаще делить с молодыми любимцами императрицы, светлейший и "чудил", наживая себе все новых и новых врагов и теряя тех немногих друзей, которые ещё у него были. Самым верным другом была Екатерина, но и она...
Почти сразу по возвращении императрицы в Санкт-Петербург началась вторая война с Турцией. Турки предъявили России достаточно унизительные требования, придав им, к тому же, ультимативную форму. Османская империя требовала выдачи молдованского господаря Маврокордато, нашедшего, как бы теперь сказали, политическое убежище в России, Отозвания из Ясс, Бухареста и Александрии русских консулов, но зато допущение турецких консулов во все русские гавани и торговые города, признание вассалом Турции грузинского царя Ираклия, откровенно препочитавшего опеку Санкт-Петербурга, хотя бы потому, что северные соседи не воровали для своих гаремов и армии грузинских девушек и юношей.
Война, как ни странно, застала Россию врасплох. Кроме того, Потемкин посчитал, что удача отвернулась от него: во время морской бури был практически истреблен севастопольский флот - гордость и надежда светлейшего. К счастью, турки начали войну довольно вяло и ограничились неудачным нападением на крепость Кинбурн,хоть и с потерями, но отраженным русскими солдатами. Екатерина требовала взятия Очакова - Потемкин медлил. Только в августе 1788 года - спустя год после объявления войны!
– начались активные приготовления к осаде Очакова.
Готовились, впрочем, странно. Потемкин расположился в военном лагере, как античный полководец: в шатре, с музыкантами, поварами и даже... гаремом, составленным не столько из турецких полонянок, сколько из российских аристократок. Одна из красавиц пообещала ему свою благосклонность лишь после того, как получит ключи от Очакова - это на какое-то время вывело светлейшего из состояния апатии и хандры, но решительный штурм крепости был предпринят лишь в декабре, когда кровь, лившаяся из ран сражавшихся, тут же застывала на морозе. И крепость... пала. Одного-единственного наступления оказалось достаточно для того, чтобы считавшийся неприступным Очаков сдался. Поговаривали, что причиной такого чуда оказалась любимая жена очаковского паши, гречанка по происхождению, сестра которой была среди потемкинских красавец. Сестрички и решили дело полюбовно, а мужчины сделали вид, что отчаянно сражаются. Сколько истины в этой легенде - сказать довольно трудно.
Зато чистая правда то, что за взятие Очакова Потемкин получил орден Святого великомученника и победоносца Георгия I степени и шпагу, украшенную алмазами. Красавица же, требовавшая за свою благосклонность взятия крепости, сдалась ещё раньше. К тому же из военной добычи на долю Потемкина достался великолепный изумруд, величиной с куриное яйцо, тут же посланный им в подарок государыне. А та устроила ему триумфальную встречу в Санкт-Петербурге, достойную любого античного героя. Празднества продолжались три месяца, после чего светлейший вновь отбыл к своей победоносной армии. Почти без боя была взята крепость Гаджи-бей (в недалеком будущем - Одесса), а крепость Аккерман вообще сдалась при довольно курьезных обстоятельствах.
Потемкин предложил паше Аккермана обойтись без кровопролития. Вскоре парламентарий принес ответное послание - написанное, естественно, по турецки. Переводчик что-то замешкался и светлейший рявкнул в нетерпении:
– Да говори же, сдаются они или нет?
– А как вашей светлости доложить?
– довольно спокойно спросил переводчик.
– Изволите видеть, в турецком языке есть слова, имеющие двойное значение: утвердительное и отрицательное, смотря по тому, поставлена над ними точка или нет. Так вот если в этом письме над одним словом поставлена точка, то крепость не сдается, но если эту точку насидела муха, то...
– Ну, конечно, муха!
– не дослушал переводчика Потемкин и тут же соскоблил точку с бумаги столовым ножом. Крепость действительно сдалась, но лишь через двое суток, после того, как её паше были обещаны ценные подарки.
Через месяц практически без боя - турки былм слишком напуганы рассказами об осаде Очакова - сдалась крепость Бендеры. Оставалось взять Измаил - последнюю турецкую цитадель на русской земле - и войну можно было считать законченной. Но ни русские, ни турки не хотели воевать зимой, к тому же Россия ввязалась в войну со Швецией, а прежние союзники - австрийцы - после смерти императора Иосифа поспешили заключить с Турцией мир. Россия осталась одна, окруженная врагами. А Измаил - и не без оснований - считался одной из самых неприступных крепостей в Европе. Во всяком случае, его паша, которому было сделано предложение о мирном исходе дела, надменно ответил:
– Скорее небо упадет на землю и Дунай потечет обратно, чем сдастся Измаил.
В ответ Потемкин послал... приказ Александру Васильевичу Суворову, вся армия которого составляла в то время около 30 тысяч человек:
"Взять Измаил во что бы то ни стало".
Солдат не рассуждает - Суворов стал готовиться к приступу, объявив своим подчиненным:
– Один день - Богу молиться, другой день - учиться, третий день славная смерть или победа. Чудо-богатыри, крепость непременно должна быть взята. Этог повелевает матушка-царица, а воля её святой закон.
Суворов и его солдаты сделали невозможное - 11 декабря 1790 года Измаил был взят. Русские потеряли 10 тысяч убитыми и ранеными, турки - 15 тысяч убитыми и 10 тысяч - пленными. Екатерина получила красткое, как всегда, донесение Суворова:
"Знамена вашего величества развеваются на стенах Измаила".
Личная жизнь Потемкина также всегда была предметом для сплетен и пересудов. Устав считать любовниц светлейшего, окружающие решили, что нежная забота его о племянницах скрывает за собой нечто большее. Шушкались об интимных отношениях, которые связывали Потемкина с Александрой, Варварой и Екатериной Энгельгардт. Под это шушуканье светлейший сыскал племянницам богатых и титулованных мужей. Александра вышла замуж за графа Браницкого, украинского магната, Варвара - за князя Голицына, отпрыска древнейшей русской фамилии, Екатерина - за графа Скавронского, родственника императорского дома.
Но звезда светлейшего уже закатывалась. С окончанием турецкой войны закончился и его пятнадцатилений фавор. Место любимца императрицы занял двадцатидвухлетний Платон Зубов, имевший на неё колоссальное влияние и, по слухам, отравивший "светлейшего" медленно действующим ядом. Хотя внешне Екатерина продолжала выражать своему старому другу чувства уважения и признательности за его заслуги, но уж кто-кто, а Потемкин, прекрасно знавший императрицу, понимал, что конец близок. И, верный себе, устроил 8 мая 1791 года праздник в Таврическом дворце, по роскоши затмевавший все придворные торжества вместе взятые. Три тысячи приглашенных съехались к назначенному часу и... два часа ждали Екатерину. Та появилась лишь на короткое время: в царском дворце её ждал молодой фаворит, не желавший и слышать имени Потемкина.