Звездный час по тарифу
Шрифт:
– Батя, тебя ищут, – доложил отцу Алешка, притащив листовку, которую сорвал со столба в одном из городков.
На желтоватой бумаге огромными черными буквами граждане республики оповещались, что полиция разыскивает опасного преступника, Хуана Шадрина, русского подданного, который совершил подлое преступление – убил и ограбил своего хозяина, австрийского посланника барона Иоахима-Людвига фон Холенброка, и пытался сжечь его особняк. Вместе с Хуаном Шадриным разыскивалась и его семья, а также Ксения, воспитанница барона, которая, по всей видимости, была похищена злобным садовником.
– Обладает необычайной силой, свиреп и кровожаден, – читал, смеясь,
– Придется тебе брить бороду, батя, – сказал Алешка.
Скрепя сердце Иван Иваныч так и поступил. Сын раздобыл ему в цирюльне старое лезвие (стащил его у зазевавшегося парикмахера), Шадрин, усевшись перед ручьем, срезал роскошную бороду, а Пелагея сбрила ему волосы. Из жуткого пирата он превратился в статного красавца.
– Никто и не узнает, – сказал Иван Иваныч. – Ну, и что мы будем делать? Без бумаг, которые остались в особняке этого ирода и наверняка или сгорели, или попали в лапы полиции, нам из Коста-Бьянки в Россию не вернуться.
Пелагея пересчитала деньги, которые муж прихватил у барона: в их распоряжении было почти две с половиной тысячи реалов.
– Эхма, да мы без пяти минут миллионеры, – рассмеялся Иван Иваныч. – С такими деньжищами нас ни одна полицейская ищейка не найдет!
Через пять недель, удалившись от Эльпараисо к границе с Венесуэлой, Шадрины прибыли в крошечный провинциальный городишко, где никто не слыхивал о преступлении, недавно потрясшем столицу. Иван Иваныч назвался немецким коммерсантом, а так как никто в той дыре не видел в глаза настоящего немца и понятия не имел, где есть эта самая Германия, его приняли с почтением и уважением. Иван Иваныч назвался Иоганном фон Штаром, уроженцем города Штутгарта, который прибыл в Коста-Бьянку, дабы попытать счастья за океаном. По городку разнесся слух, что «немец» до чертиков богат, и это превратило Шадрина в полубога.
Когда «Иоганн фон Штар» посетил местного алькальда и преподнес ему презент – сотню золотых монет, тот моментально согласился помочь «герру немцу», чьи бумаги затерялись, и в два счета оформил Шадрину и всем его родичам новехонькие документы, превратив их ко всему прочему в граждан Республики Коста-Бьянка. Заверенные лиловыми печатями и снабженные витиеватыми подписями, бумаги помогли «Иоганну фон Штару» начать свое дело.
Недолго думая, он купил у разорившегося крестьянина ферму и засучив рукава взялся за работу. Дело спорилось, благодаря двум с половиной тысячам реалов, природной смекалке, упорству и помощи остального семейства за шесть с небольшим лет Иван Иваныч превратил ферму в прибыльное хозяйство: он разводил овец, выращивал бананы и папайю, приторговывал кофе и сделался вскоре самым богатым горожанином. Через некоторое время на Шадриных трудилось около трех дюжин наемных рабочих, и, памятуя о своих годах нужды, Иван Иваныч платил много и никогда их не обсчитывал.
– Я ведь даже подумать не мог, что заделаюсь купцом, – говорил, посмеиваясь, Иван Иваныч. Он снова отпустил бороду, снес на плантации старый дом и возвел новый: отцы города приходили к «немцу», дабы полюбоваться на небывалое достижение прогресса и восьмое чудо света – ватерклозет.
Пелагея занималась домашним хозяйством и воспитанием Степы: отец баловал младшенького, и тот рос шаловливым и капризным мальчонкой, обожал книги с изображениями старинных дворцов и фресок и на свой девятый день рождения получил от отца долгожданный подарок: выписанное из Лондона фортепиано.
Ксения с грустью думала о жизни в Эльпараисо – былые воспоминания постепенно тускнели и съеживались. Она обрела отца – Ивана Иваныча – и маму – Пелагею, которых любила всем сердцем. Иногда по ночам она плакала, вспоминая papa и maman. Как она ни уговаривала Шадрина, тот не позволил девушке съездить в Эльпараисо, чтобы узнать, как дела у Елизаветы Порфирьевны.
– Никуда, голуба моя, ты не поедешь, – заявлял он каждый раз, когда Ксения, поддерживаемая Пелагеей, заводила речь о визите в столицу. – У мамки твоей проблем нет, да и чем ты ей помочь можешь? Барыня Елизавета Порфирьевна, чего греха таить, ведь умом-то тронулась, может, вообще сейчас никого не узнает или богу душу отдала...
От таких слов Ксения мрачнела. Иван Иваныч пояснял:
– Понимаю ведь, голуба, что мамку ты свою хочешь увидеть, но полиция не дремлет! Хотя столько лет прошло, как я лопатой барона австрийского пришиб, но дело-то все еще не закрыто! Наверняка дохтуров в сумасшедшем доме предупредили: если кто к твоей мамушке заявится, сразу в полицию доложить! Кто к ней, кроме тебя, ее дочери, прийти-то может? А через тебя они и на меня выйдут! Поэтому терпи! Не хочется мне за убийство этого ирода на каторгу идти или на виселице, как папка твой, болтаться!
К 1896 году Ксения превратилась в прелестную грациозную девушку с зелеными глазами и каскадом черных волос, которые доставали ей до талии. Шадрин гордился дочерью и всячески баловал ее, выписывая из столицы и даже из-за границы наряды и украшения.
Алешка к двадцати годам вытянулся, окреп: из худого мальчишки он сделался мужественным юношей с открытым улыбчивым лицом, непослушными длинными черными волосами и добрым сердцем. Он сноровисто помогал отцу на плантациях, и Иван Иваныч не раз в шутку говорил:
– Вот помру, сыне, и ты мое место займешь, Алекс фон Штар! Степка... тьфу Стефан, как они его тут кличут, тот у нас – личность утонченная, его все к живописи и музыке тянет, а кто пахать будет и деньгу заколачивать? Вот именно – ты! – Хитро посматривая в такие минуты на старшего сына и Ксению, он продолжал: – А вот если вы, голубочки, еще и поженитесь, и дедом меня вскорости сделаете, тогда я точно буду знать – роду нашему обеспечено великолепное будущее! Ксюшенька, ведь в бумагах, когда мне их алчный градоначальник делал, ты не дочерью моей родной записана, а племянницей. А у них, нехристей неправославных, принято, чтобы кузен и кузина друг на друге женились. Вот ведь благодать настанет, когда венчаться будете! Только для этого придется попа русского откуда-то в этой глухомани доставать! Не жениться же вам на католический манер! Хотя какая разница, что за молитвы или песни – на старославянском или латыни, все равно один хрен ничего не понимаешь! Да, безбожник я, но что поделать! Нет, закажу вам попа, хотя бы и из Москвы пришлось пароходом везти за свой счет, – будет вам свадебка и пир горой!
Ксения и Алешка обычно краснели, слушая разглагольствования Ивана Иваныча. Когда они начали взрослеть, былая близость между ними исчезла, а еще через некоторое время и Ксения, и Алешка ощутили, что любят друг друга. Не так-то просто было понять и признаться в этом сначала самому, а потом – тому, кого любишь. Ксения частенько засматривалась на ладного юношу, а тот...
Как-то в конце сезона дождей Иван Иваныч, который абонировал теперь толстые журналы и экономическую прессу из Эльпараисо, Европы и Северной Америки, объявил: