Звездный патруль (сборник)
Шрифт:
— Ах ты, немец! Ванька, врежь! — Он обрушил на меня дубовый стул, от которого я легко увернулся. Но сзади был Ванька.
Он врезал.
БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК
Я очнулся в полутемном подвале. Сверху, между скрещенных досок, пробивался свет.
В подвале стонали и ругались. Здоровенный детина с исполосованной спиной, в кровавых рубцах, плевался кровью и жалобно мычал.
Сочувственный голос уговаривал:
— Митек, жуй! Нутро
И тут я ощутил боль в плечевых суставах, шею сводило: Ванька постарался. Перед глазами все плавало — я пытался сосредоточить волю, чтобы заняться регенерацией своего покалеченного тела.
Вдруг голову сжало, как тисками, отпустило, сознание стало четким, в полутьме я видел, как днем. Аварийная служба Трансмигранта! Она была начеку. На пульте, наверное, был кто-нибудь из старательных новичков, потому что после оценки ситуации через мои глаза, мне было внушено овладеть осознанным вниманием согнувшегося в предсмертных вздохах здоровенного детины.
— Митек! — позвал я.
Это было его счастье, что, среагировав на негромкий зов, он сразу встретился с моими глазами: ресницы его дрогнули, он разогнулся, изо рта потекла коричневая жижица пережеванного навоза.
Да, я оказался транслирующим организмом, передающим нервную энергию для оживления смертельно пострадавшего человека.
Я еще успел увидеть, как Митек, ожив, торопливо выплевывая навоз, бросился ко мне с низким горловым рыком. И тут Трансмигрант отключился.
Что и как происходило потом — не знаю. Я пришел в себя в избушке с низким прокопченным потолком. В углу, под святцами, горело несколько лучин, потрескивали серые волоконца сосны. Отчетливо вызвался наблюдающий шепоток:
— Очнулся!
— Ну! — радостно прогудело в ответ.
— Клянусь Володимерской богоматерию! — откликнулся старушечий голосок. — Владычица помогла: не зря мы его грязью-то натирали! Чуть не помер.
Надо мной склонилось лицо, заросшее густой рыжей щетиной. Это был Митек.
— Ну вот! — басил он. — Вот бабкины грязи помогли. А ты, Харитон! Не житок, говоришь! Глянь!
— Митек! — громко позвал я — хрипящий звук вырвался из моих губ.
— Стой-ка! — Отодвинул Митька Харитон. — Што тебе, милок?
— Дай навозу! Навозу! — хрипел я.
Отчетливый старушечий шепоток запричитал, прощаясь с живой душой. Харитон вталкивал мне в рот навоз. Я имитировал жевание, сосредоточив волю на собственном безнадежном положении. Трансмигрант включился сразу…
Выход из забвения был — как мгновенное пробуждение от дурного сна…
— Ну и што я вам сказывал? — горделиво говорил Харитон. Кто спас Митька и немца? А ить все — навоз! Жрите навоз — да будьте здравы! И жрем, а здоровше нас, русских, увидишь ли?
Митек осторожно держал ковш с водой у моего рта, прислушиваясь к хвастливым словам Харитона, обернулся ко мне, и взгляды наши встретились — его рука дрогнула, выплеснув воду мне на грудь…
— Ух и глазищи-то у тебя! — шепотом сказал он, и его сумрачное лицо просветлело. — Пей! Родниковая водичка.
— А уж как мы сбегли от Россохватского! — продолжал Харитон. — Копали целую ночь лаз, а уж как бегом бегли — один Христос знает. Вон Митек соврать не даст, чужерод нам бы и ни к чему. А Митек без него — ни шагу. Я кричу: бежим, скоро из Россохватки погоня. А он: без немца не пойду! — Ехидным был голос Харитона. — Бежать нужно, а Митек чужерода — на плечи. Сам-то еле на ногах стоит. Пошли, мне-то говорит!
Харитон рассказывал о злоключениях побега из Россохватки.
В избе было тесно, собралось человек восемь. Я лежал возле темного ночного окна. Под лучинами, на березовых поленьях сидели двое. Один в ярком польском кафтане, лицо красивое, умное, с черными тонкими усиками над влажными сочными губами: женолюб. Второй — страшен, с рваными ноздрями, с обрезанными ушами. Оба сидели как судьи. Харитон будто оправдывался.
— Ну, кончай, Харитон. Сбегли — так сбегли! Молодцы! сказал мужик с рваными ноздрями. — Ты лучше скажи, куда пропали наши из Дубиновки? Да кто ярыжек со стрельцами навел?
— Ты што, допрос, с меня сымаешь? — налился угрозой голос Харитона. — В Россохватке с Митьком тогда я был, пороли нас, понял? Ты, Гришка, воли много берешь! Меня с ярыжками равнять! Да кто ты такой?
— Я — убивец! — горделиво сказал Гришка с рваными ноздрями. — Мне стыдиться неча! А вот ты — тихая пиявка сладкососная, гнида болотная. Исподтишка творишь, за тридцать серебренников! Думаешь — не знаем?
Спорили, видно, уже не в первый раз, схлестывались старые обиды и подозрения.
Огромный серый кот сидел рядом на подоконнике, царапал стекло с морозными узорами, потом лизал, наверное, хотел пить.
Я думал: как же попасть к Россохватскому? Нужно забирать Нину и срочно возвращаться.
Неприветливо встретила меня моя прародина: систематическим членовредительством.
Тут сильная рука скомкала рубаху на моей груди и приподняла меня над лежанкой.
— А этот! — закричал Гришка с рваными ноздрями. — Немец вот этот! Это ведь ты, Харитошка, привел его сюда! А поклянись — не служба ли он царская?
Секунды три, приподнятый за рубашку, висел я в воздухе.
Бить меня не будут, знал: Митек не даст. С грустью, сжимая волю в кулак, понял, что без применения специальных способностей не обойтись. Глянул в глаза Григорию. Его рука сразу разжалась. Очень мне захотелось, чтобы он принес ночной горшок, теплый, обогретый.
— Воды много выпил, — тихим, слабым голосом сказал я, на двор хочется, да холодно. Поди-ка, Гришенька, ночной горшок мне принеси.
Гришка торопливо выбежал в сени, послышалась возня, бабий взвизг, потом он спешно появился с глиняным кувшином, от которого еще шел пар.